Да что ж за херня-то.

Он посмотрел в ночь, потом на свою бывшую жену. Мелани была всем, чем не была Феб. Темноволосая, тихая, рассудительная, терпеливая. Она не танцевала, потому что переживала, что люди станут смотреть, и ещё больше переживала о том, что они подумают. Ей требовалось несколько недель, чтобы принять какое-нибудь решение, неважно насколько большое или маленькое, потому что она не желала рисковать и всегда шагала осторожно. Ему нравилось всё это в ней, когда он влюбился в неё, он считал это милым, и так оно и было. Пока она не задумалась о том, чтобы оставить его, отдаляясь от него всё больше за то время, что ей потребовалось на принятие решения. Тогда это перестало быть чертовски милым.

— Пойдём в дом, — сказал он. Ему этого не хотелось, но ему также не хотелось вести этот разговор в половине одиннадцатого ночи у себя во дворе.

Он пошёл вперёд, слушая шаги Мелани по дорожке. Она шла рядом, держась немного позади, как делала всегда, и этого он тоже никогда не понимал: почему она никогда не шла рядом?

Он отпер дверь и направился к панели управления сигнализацией.

Выключив запищавшую систему, он направился к лампе рядом с диваном.

— Ты поставил сигнализацию? — спросила Мелани.

— Да, — сказал он, включая лампу.

Она осмотрела его при свете и сказала:

— Ты в костюме.

— Сегодня были похороны.

Они оба услышали мяуканье и увидели Уилсона, который стоял в дверном проёме и, Колт мог поклясться, уставился на Мелани обвиняющим взглядом.

— Ты завёл кошку? — спросила Мелани.

— Мел...

Она перебила его:

— Ты же ненавидишь кошек.

Колт шумно выдохнул, и лицо Мелани скривилось, когда до неё дошло.

— Это её кошка, — прошептала она.

Только не сейчас. Вообще-то, ему совсем не хотелось говорить об этом, но сейчас особенно.

С меньшим терпением, чем он обычно обращался с ней, он напомнил: