– Брук! – окликнула я ее уже в тот момент, когда ее спутник завел мотор, и машина двинулась к выезду.

Она обернулась и послала мне ослепительную улыбку, как только узнала. А потом подмигнула и прижала палец к губам, словно говоря: «Я помню тебя и помню, кем мы были, но нам не о чем говорить». И бирюзовая машина исчезла, влившись в поток на автостраде.

Все правильно. Скрывайся от тех, кто знает твои секреты.

– Кто это? – спросил Боунс, взяв меня за руку.

– Одна из гончих.

– Одна из тех, с кем вы наживались на чужом… кхм… добре? – ухмыльнулся он.

Мне кажется, он все еще не верит до конца во все мои истории. Может быть, это и к лучшему.

* * *

Чувства юмора у судьбы таки не отнять. Вопреки моим предположениям, на мне не костюм Микки Мауса, не акваланг и не лошадиная сбруя. А кое-что совершенно немыслимое! То, в чем я себя уж точно представить не могла. Ступаю по газону, приподняв кружевной подол и сжимая в руке цветок кувшинки, – туда, где у алтаря стоит мой король в черном фраке и белоснежной рубашке. У меня подкашиваются ноги и замирает сердце от одной его улыбки. Не представляю, что со мной будет, когда он возьмет меня за руку и поднимет фату, открывая мое лицо…

И еще звучит музыка.

Кажется, мы с ней сможем подружиться. Как-то Гарри сказал мне: «Что если музыка не убивала и не сводила с ума твоих родителей? Что если она пыталась спасти их? Умирающий человек хватается за кислородную маску. Но, если он все-таки умирает, это ведь не значит, что виноват кислород».

Я до сих пор это осмысливаю. Но в любом случае, музыка уже не угнетает меня так сильно. Я люблю сидеть рядом с Гарри, когда он играет на гитаре или подбирает мелодию на клавишах. Люблю запах нотной бумаги и особенное выражение, появляющееся на его лице, когда муза целует его в висок. С ней единственной я готова делить его.

* * *

Она такая крохотная… Глаза Боунса и его губы. И почти не плачет. В отличие от папочки. Фиона прислала брату ящик успокоительного. Его отец – коробку дисков с кельтской релаксирующей музыкой. Я так смеялась. А миссис Даллас выразила готовность провести пару сеансов психотерапии. Такого взволнованного отца небо еще не видело.

* * *

Эрин[59] Элизабет Оушен карабкается на согретую солнцем мраморную плиту – ей не терпится залезть на самый верх и оглядеть окрестности с высоты надгробного камня.

– Ноты, – говорит она, постукивая палочкой по надписи «Оливия Оушен».

– Буквы, – поправляет ее Боунс, блаженно улыбаясь.

– Буки, – соглашается Эрин. Она всегда с ним соглашается.

Я сижу рядом, на мягкой траве, и не свожу с них глаз.