Он весь нахохлился, как бойцовский петух, выпустил иголки, словно еж. Кажется, я задела больную тему.
— Да нет, не проблема, я не националистка, все люди равны, и, вообще, американские индейцы — это круто.
Эйтор расслабился. Он подошёл ко мне, поднял мою винтовку и протянул мне, я снова закинула ее на плечо, оба наших рюкзака он закинул на плечи к себе, затем вернулся к дереву, вытащил мои ножи и вернул их мне:
— Я наполовину индеец: мать из Бразилии, — а вот отец из племени Лакота — Южная Дакота.
— Это тебя в племени так научили драться?
— Сейчас нет племен, это только название, как бы подразделение наций. Есть резервации, но я там прожил половину жизни, другую часть своей жизни я провел в Бразилии.
— Понятно. Ладно, куда этих? — я кивнула в сторону находившихся все еще без сознания, связанных несостоявшихся насильников.
Эйтор повернул голову в их сторону, на его губах появилась хищная улыбка:
— Пусть остаются здесь, связанные. Дикие звери будут им очень рады.
Он снова повернулся лицом ко мне. Виктория все это время молчала, закручивая новую папиросу.