— Если исходить из сценария, кем представляется Мумтаз?

— Красивая девушка, влюбившаяся в принца и дождавшаяся свадьбы с ним. Любовь на всю жизнь и семейное счастье.

— Вы правы, и сценарист тоже прав, было и это. Юная пара, почти Ромео и Джульетта, преодолели все препоны и поженились, только у шекспировских героев судьба несчастливая, а у них все получилось. Более того, все сказки свадьбой заканчиваются, а их только началась. В чем секрет? В сценарии разгадки нет, поэтому он кажется слащавым и бесцветным.

Я согласна. Два часа смотреть на то, как на экране счастливые супруги улыбаются друг другу и радуются рождению очередного ребенка, пока четырнадцатый из них не явится причиной гибели Мумтаз, не слишком увлекательно. Да, такая любовь и верность бывают редко — но кому из нас понравится бесконечно наслаждаться чужим безоблачным счастьем? Нет, мы все любим наблюдать, как люди решают какие-то возникающие проблемы, борются за свое счастье, когда оно не дается просто как выигрыш в лотерею.

— По-моему, сценарист просто не подозревал, что после свадьбы проблемы только начинаются…

Сингх смеется. Я невольно обращаю внимание, что смех у него всегда невеселый, словно он знает что-то такое, чего не знают другие, и это знание основательно портит жизнь.

— Я хотел бы кое-что объяснить, прежде чем вы начнете смотреть отснятый материал. Да, между Шах-Джеханом и Мумтаз было настоящее чувство, какое бывает далеко не у всех. Кто-то сказал, что любовь, как гениальность, дается одному из миллиона. Им повезло. Но влюбиться на всю жизнь — это одно, а вот любить другое. Они были не просто красивой и благословленной небесами парой, но и единомышленниками. Два десятка лет рядом каждый день, во всем вместе, даже в военных походах. В счастье и в горе, при рождении детей и в бунте против отца, в изгнании, в триумфе… А потом еще больше тридцати лет в памяти. Это дорогого стоит, это не просто страсть, а что-то большее. Мы попытались понять, что именно. В сценарии такого не было.

Я слушаю, не веря своим ушам. Красавчик и любимец женщин, актер Болливуда, которого я слегка… да что там слегка — откровенно презирала, рассуждает так, как не смог бы рассуждать Джон!

Подумала и ужаснулась — я впервые сравнила кого-то с Джоном.

— Посмотрите материал, завтра поговорим, — просит Сингх, кивая на ноутбук. — Можно не все, хотя бы эти сцены.

Он уходит, а я остаюсь сидеть перед экраном, оглушенная собственной реакцией на происходящее.

Я несколько дней в Индии, боялась жары, духоты и необязательности. Все это есть — и жарко, и душно, и раздражает пофигизм. Но главное в другом, несколько дней назад я стояла перед прахом Джона и мучилась от собственной бесчувственности, не в силах просто заплакать. Я и сейчас не плакала, но со мной что-то произошло. Ледышка внутри словно таяла, с каждой минутой пребывания в этой непостижимой стране она становилась теплей. Что если растает совсем? Что останется — лужа слез и все? Лед ни за что не породит огонь, значит, я превращусь в слезливую дуру? Тогда Сингх прав и, предвосхищая результат этого процесса, предложил мне патоку в роскошных декорациях (натурных, стоит заметить).