Я еду с Амритой в Агру, чтобы отдать чатристам алмаз. Она была против, но потом решила пожертвовать бриллиант в попытке спасти заложников. Одновременно Амрита намерена спасти меня заявлением, что Викрам Ратхор никакое сердце мне не пересаживал, мол, вскрыл и понял, что обойдется. Потому у меня все так здорово, никаких иммунодепрессантов не понадобилось, сердце осталось собственное.

На мгновение я даже верю в эту бредовую идею, но лишь на миг. В следующий я вспоминаю ощущение булыжника, ожившего только здесь, в Индии, а еще то, каково это — чувствовать себя после пересадки во время многочисленных процедур. Но с Амритой не спорю, пусть везет меня и алмаз к Ароре, там будет видно…

Я не верю никому, и Амрите Ратхор тоже.

Она решила мне помочь, только когда я выяснила нечто недоговоренное.

— Мне должны вырезать сердце, как и Сатри? Это жертва?

Амрита удивилась:

— Вырезать сердце? Нет. Ты, как Хранительница, должна принести в жертву алмазное.

— Как? — Я не сразу поняла, зачем все это и чего она так боится, если убивать меня не собираются.

— Ты должна посвятить алмаз богине Кали, а с ней и весь Тадж-Махал, а потом…

— Что потом?

— Алмазы горят, если их сильно нагреть.

— И?

Она изумлена моей непонятливостью и повторяет:

— Алмаз сгорит, Тадж-Махал станет храмом богини Кали, а ты — чатристкой.

Я ворчу:

— Никем я не стану…

— Не станешь, — соглашается женщина. — Я этого не допущу.

Амрита не говорит еще одного, что я поняла и без ее слов: она решила заявить, что, поскольку у меня не сердце Мумтаз, последней Хранительницей и обладательницей такого сердца была она сама. Значит, и жертву приносить тоже ей. Она не понимает, что мне сделать это проще. Алмаз, конечно, великолепен, и будет жаль отдавать его чатристам, но жизни заложников куда важней.

— Амрита, Тадж-Махал как посвятят Кали, так можно и перепосвятить обратно. Я никакой чатристкой не стану все равно. А алмаз… Его очень жаль, но могут погибнуть люди… много людей…

Она снова кивает и упрямо твердит: