Шмонов, пыхтя, втащил старый черно-белый телевизор, поставил в угол и подключил антенну.

— А то, понимашь, цветной купили, а этот девать некуда, решили, пусть, понимашь, у вас постоит пока. Все веселей, понимашь, — объяснил он.

Про цель визита Чернова он не спрашивал, хотя чувствовалось, что его распирает от любопытства. Лишь на выходе он не выдержал и спросил:

— А что Чернов? По какому вопросу?

— Хочет Ивану книгу заказать, — серьезно сказала Таня. — Называется «Замечательные люди нашего города».

Последним явился пьяный и сильно перепуганный Циолковский.

— Это… что, в смысле, говорил?

— Дядя Митя-то? — спросила совсем развеселившаяся Таня. — Зашел посоветоваться, кого куда расселять из квартиры.

— Ну и… это… в смысле, кого куда?

— Нам и Шмоновым, как семейным, по двухкомнатной квартире. Бабушкам — по однокомнатной.

— А… это… про меня чего говорил?

— А Циолковского, говорит, в барак на сто первый километр, чтоб, говорит, славную фамилию не позорил, молодежь не спаивал, по ночам не бузил и закусывать не забывал.

И уже через минуту дрожащий Циолковский вызвал Таню в коридор, озираясь, сунул ей палку колбасы и юркнул в свою комнату.

Потом пришел Ванечка.

— Что тут было? — спросил он, оглядев комнату.

— Садись поешь… Знакомый заглянул — остальное соседи расскажут.

Дня через три после разговора с Черновым Таню прямо с площадки вызвали в трест.

Ей не часто доводилось бывать в этом массивном мрачноватом здании, и она немного нервничала, не понимая, что могло от нее понадобиться самому Гусятникову, начальнику отдела кадров.

Когда она вошла в кабинет, Гусятников, худой, очкастый и вечно хмурый отставной военный, оторвался от бумаг и посмотрел на нее с несвойственным ему любопытством.

— Садись, Приблудова, то есть, извините, Ларина. Как работается, хорошо? Проблемы есть?