– У вашей команды всего девять игроков! Не хватает одного, – крикнул рефери, который не мог начать игру без соблюдения первого правила.

– Ой, да к черту! Размозжите уже наши черепа и поехали по домам! – застонал Давид.

В коем-то веке боссы единодушно согласились. Эрик кивнул рефери.

Свисток обозначил начало конца команды боссов.

В раздевалке, видящей сотни голых тел на дню, запах пота въелся во все: в пол, в стены, в скамьи и потолок, а в шкафах, казалось, осел несмываемым налетом. Нине было нелегко здесь находиться из-за столь едкого запаха, но она получала удовольствие от того, что напористые атаки образов и видений ослабли настолько, что она перестала слышать Их шепот. Эрик называл это прогрессом в ее выздоровлении, и Нина была с ним солидарна в этом заключении. Единственному человеку в ее жизни, которому удалось одолеть шепот в ее голове, была мама. Нина отчетливо помнила тот короткий период в своей жизни, и сегодня находила много общего между нынешними и прошлыми внутренними ощущениями. Нина практически перестала видеть Их мертвые тела наяву, они появлялись лишь изредка то тут, то там, словно исчезающее эхо. С ними же ушли и бесконечные кровавые картины, не спрашивающие разрешения, чтобы появиться перед глазами. Нина все больше входила в обладание полной властью над своими силами.

Потому что они ослабли.

Нина долго мечтала о том, чтобы обуздать, наконец, свой дар, но она никогда не подозревала, что взять его под контроль в раскрытом состоянии невозможно. Он должен ослабеть, чтобы его можно было взять в руки. Бутон закрылся, стебель потускнел, и в таком невзрачном и несозревшем состоянии его, наконец, удалось выкопать из земли и пересадить в горшок. Сколько понадобится воды и удобрений, чтобы он вновь захотел раскрыться, Нина не знала. Ей предстояло это выяснить. И она очень боялась того, что ей не удастся вновь разбудить его в подконтрольном ей состоянии. Вдруг это невозможно?

Эрик был настроен оптимистично. Честно говоря, после того, как они переступили черту любовных отношений, Эрик мало думал о ее способностях. Ему было достаточно того, что они просыпались каждое утро в одной постели. И это бы должно радовать Нину, ведь это означало, что он любит ее не за то, что она дает ответы на вопросы, его любовь наполнена лишь искренностью, он нуждается не в талантах Нины, а в ней самой. Прыгай до неба от счастья, Нина! Кто-то полюбил тебя такую ущербную и уродливую!

Вот только не хотелось ей прыгать. Не ощущала она полное удовлетворение от любви Эрика, потому что она потеряла саму себя, потеряла свою самобытность. Нина даже усмехнулась про себя, когда эта мысль созрела в мозгу: ее жуткая болезнь, от которой она так грезила избавиться, и была ее определением, ее особенностью, без которой чувствуешь себя неполноценной, словно у нее отобрали ее частичку. И тут Нина не переставала усмехаться.