Я проглотила большой ком в горле, отвернувшись. Пальцы рук дрожали.

– Твоя успеваемость снизилась, Алекс, ты прогуливаешь уроки, ходишь ночью на пикники…

– Я ходила не ради своего удовольствия, – мой голос также дрожал толи от злости, толи от обиды. Все желание рассказать правду за эти месяцы скопилось в моем животе, словно бочонок с яблоками и, так и не выйдя наружу, превратилось в гниющий ком. Медленно изнывающий, покрытый язвами, но тщательно мною охраняющийся ком.

– Мне от этого не спокойней. Ты знаешь, что нужно отпроситься у меня или предупредить. Хотя бы из уважения. А не шататься неизвестно где, пока на улице убивают девушек. Таких же, как и ты.

– Со мной был Люк, – слабо возразила я, – у него проблемы. Он пытался помочь всем, исправить ситуацию, но… – я замолчала, и правда все же вышла из меня, но, как и соответствует сгнившему яблоку, она больше не была такой желанной. – но тебе плевать, мам. Когда умер папа, я вылила тебе все чувства, но ты молчала. Все что ты хотела, это поглощать чужие эмоции и молчать о своих. Ты всегда скрываешь от меня все, но я обязана говорить правду? Да ты эгоистка.

Глаза матери расширились. Я понемногу начала осознавать, что сказала, но гордость и обида не позволяли взять слова обратно.

Мама отвернулась к раковине. Она начала протирать стол тряпкой, с каждой секундой делая это интенсивнее. Её плечи дрожали, голова опустилась. Мама откинула тряпку, и тяжело выдохнула. Её голос сотряс тишину:

– Раз на тебя не действуют обычные уговоры, то перейдем к крайним мерам. Больше ты не будешь подвергаться дурному влиянию. Я не желаю видеть в своем доме и рядом со своей дочерью этого Люка. Ты не будешь с ним видеться и тем более уходить в лес.

– Ты запрещаешь мне общаться с Люком? – мой голос ослаб.

– Именно, так будет лучше для тебя и…

– Откуда тебе знать, что лучше для меня, – я почти прошипела это и выбежала из кухни.

Руки тряслись, горло сжималось, а глаза горели от сухости. Я закрылась в комнате, хлопнув дверцей. Прислонилась к ней спиной, старательно контролируя дыхание.

Тут было тихо и прохладно. Комната казалась серой, хоть сквозь открытое окно и сочился свет. Он не дарил теплоты, а только ухудшал мое состояние. Я подошла к нему, чтобы опустить жалюзи, но мой взгляд остановился на небе.

От чего-то я пропиталась такой тяжелой и отчаянной жалостью к самой себе, что слезы сами полились из глаз. Грусть обхватила меня сильнее, зажав в тиски.

Мы не остановили убийство, хоть и узнали о нем одни из первых. Рация, которую захватил Люк, была настроена на полицейскую волну. Примерно час назад дрожащий голос сообщил об убийстве девушки.