Боже! Она надеялась, что не забыла ничего критично-важного, и тело само подскажет путь к тому, что у них было… Не могла настолько неистовая потребность из ниоткуда вырасти, не имея под собой явно оглушающего опыта…

И у Дениса от этого ее ажиотажа на грани с надрывом, словно разом снесло и разум, и контроль подчистую.

Рыкнув, он вскинул голову, прикусил ее губу, заставив замереть, его воле подчиняясь, опять целовать принялся так, будто пожирал губами. Резко поднялся, не спуская Талу с рук, еще и как-то пытаясь ее штаны стащить на ходу. Она искренне пожалела, что костюм надела. Впрочем, муж вполне удачно справился. И, не успела Тала дыхание перевести, как обнаженной оказалась уложена на шкуру перед камином…

— Наконец-то! — весьма самодовольно хмыкнул Денис, вновь начав терзать ее грудь губами, пока Тала окончательно избавляла его от рубашки. — Ты и не представляешь, сколько у меня было фантазий о тебе именно здесь, на этой треклятой шкуре у камина! Моя золотая девочка! Целиком и полностью! — просипел ей в рот Денис, навалившись всем телом сверху.

Но ей не тяжело — мало! До стона, который и не пыталась сдержать, до лихорадочной дрожи, колотящей каждую клетку, до внутреннего зуда. Сама вскидывает бедра, чтоб ощущать его тяжелую плоть, толкающуюся в ее голую кожу, пока Денис ремень брюк расстегивает. У нее пальцы вдруг дубовыми стали, непослушными от этой изгладывающей потребности. А он умудряется еще и Талу целовать, что то значит опыт и возраст!

— Мне эта шкура тоже нравится. И камин… Хотя ты горишь сильнее, — рассмеялась чуть смущенно от силы собственной тяги к нему, потянулась, крепко обхватив плечи мужа, когда он свои бедра между ее ногами как-то очень… ощутимо, по праву устроил.

Точно его, ничья больше.

Выгнулась, когда Денис погладил, заскользил пальцами по ее влажным и жарким складкам, растирая, смягчая, дразня возбуждением… Застонала, когда нежно, но все так же бескомпромиссно давяще, начал проникать внутрь двумя пальцами, явно готовя для себя, толкаясь, растягивая, добавляя третий, заставляя Талу ощущать себя какой-то тонкой и бесконечно хрупкой. Бесценной его девочкой….

— Твою мать, Тала! У меня же ни хрена выдержки не осталось! — грубовато ругнулся сквозь зубы Денис, шумно дыша в ее шею, прикусывая мочку уха. — Сожру тебя, не сдержусь!..

— И не надо… — как-то честно призналась она. — Не сдерживайся.

А муж… внезапно взял и ее послушал! Один удар сердца, алчный толчок бедер — и она вся им наполнена! Пальцы тут же сменились массивным членом, распирающим, пульсирующим внутри ее тела, закрывающим ту пустоту, что Талу на части рвала потребностью.