Но она, впрочем, уже и не хотела что-то менять в своей жизни – теперь, по прошествии нескольких лет, Вачиви чувствовала себя больше француженкой, чем индианкой. Свирепый дух воинов сиу дал о себе знать, только когда ей пришлось защищать от врага самое дорогое, что у нее было.

– Как твое плечо? – заботливо поинтересовался Тристан, и Вачиви улыбнулась.

– Почти не болит, – ответила она. – Настоящие воины не думают о ранах. Как ты. – Тристана тоже ранили, но Вачиви узнала об этом только через несколько недель после того, как осада закончилась. – Из тебя вышел бы хороший сиу, – добавила она.

– Не думаю. Я все еще езжу верхом хуже тебя.

– Мои братья тоже ездили хуже меня, – засмеялась Вачиви.

– А вот из тебя получился бы отличный королевский лучник. Жаль только, что у нас нет короля, – сказал Тристан и вздохнул. Республиканцы отступили от стен замка, но Франция, которую он так любил, изменилась. Казалось, все в мире перевернулось с ног на голову. Почти все его парижские друзья и знакомые были убиты или бежали в Новый Свет, его парижский особняк стоял пустой и разграбленный, и даже в Бретань понемногу стали проникать новые веяния. Они были не по душе Тристану, но он не хотел никуда уезжать, как поступили многие французские аристократы. Со временем, думал маркиз, все уляжется, вот только сколько лет – или десятилетий – на это потребуется, он не знал. Похоже было, что ему-то, во всяком случае, уже не увидеть Францию мирной и процветающей.

– Ты не жалеешь, что приехала в мою страну? – спросил он как-то Вачиви. Тристан знал, какая она смелая и мужественная, но жизнь, как нарочно, подкидывала ей испытание за испытанием, выдержать которые мог не всякий мужчина.

– Конечно нет, – негромко ответила Вачиви, глядя ему в глаза, и Тристан прочел в ее взгляде всю ту нежность, силу и любовь, которые помогали ей не сдаваться. – Ведь теперь здесь вся моя жизнь, – добавила Вачиви. – Ты моя жизнь. Я думаю – мы с самого рождения были предназначены друг для друга.

Сама она ни секунды не сомневалась в том, что говорила. Тристан и их дети заменили ей всех, кто у нее когда-то был: племя, отца, братьев и даже Жана. Другой судьбы она для себя не представляла. Порой ей казалось, что она даже перестала быть сиу. Чуть ли не с того самого момента, когда ее нога впервые ступила на французский берег, она принадлежала одному Тристану, и этого хватало, чтобы чувствовать себя счастливой.

– Знаешь, о чем я мечтаю? – проговорила Вачиви торжественно. – О том, чтобы мы с тобой прожили вместе долгую жизнь и умерли в один день… Жить без тебя я не смогу.