Усама крякнул, тросточкой указывая рабам путь между трупами:

– Две Сатаны – Джорар Ридафор и Бринс Арнат.

Лицо Саладина омрачилось:

– Бринс Арнат хуже всех прочих. Мое сердце мягкое, как воск, для верных сынов Аллаха, но оно твердое, как алмаз, для сынов ада. Волк Аль-Керака издевался над невинными, он подвергал пыткам мирных людей, он оскорблял меня лично и нарушал договоры со мной. Он принес огонь и меч к воротам священных городов. Я дважды поклялся, что убью его собственными руками. – Султан оглядел склон холма, на котором тела громоздились друг на друге так, что коню негде было поставить копыто, произнес задумчиво: – И все же я не люблю проливать кровь, потому что кровь не спит, она требует отмщения.

Усама не присутствовал при встрече Салах ад-Дина с пленными, но от аль-Катиба уже слыхал, что султан гостеприимно предложил аль-Малику Лузиньяну чашу шербета. Лузиньян пил розовую воду, а потом передал чашу Арнату. И султан сердобольно дозволил дьяволу утолить жажду, но сказал Лузиньяну:

– Это не я, а ты дал напиться этому человеку. Ты не просил у меня позволения, и потому я не обязан сохранить ему жизнь.

На это Бринс Арнат ответствовал дерзостно, но вместо того, чтобы убить грязного пожирателя свиней, Благочестие Веры вскочил и покинул терзаемых пламенем ужаса пленников. И теперь, объезжая поле битвы, он явно колебался, как поступить. Что поделать, Айюбид не любил бессмысленную жестокость, он помнил, что сам всегда нуждался в милосердии Аллаха и потому казнил лишь тех, кто отвергал или оскорблял Ислам. Султан, будь им доволен Аллах, был требователен к себе и бесконечно терпелив и снисходителен ко всем остальным, он был справедлив к самым недостойным, не ожидая в ответ благодарности; прощал, когда мог наказать, сохранял кротость и мягкость даже в ярости, желал добра недругам и предпочитал других людей самому себе. По доброте своей он даже скрыл от умирающего халифа Мисра, что его страна уже молится за здоровье багдадского халифа, чтобы тот не покидал этот мир с тяжким сердцем. Но он дважды поклялся убить Бринса Арната собственной рукой.

Салах ад-Дин остановил Бурака на склоне, залюбовался далекой бирюзой озера, оправленного в зелень кущ:

– Аль-Кади аль-Фадиль, – обратился он к визирю, – вы помните бесчинства Бринса Арната, которые этот волк творил из своих крепостей?

Визирь вытянул руку, звучно продекламировал:

– Что значат для правоверного Аль-Керак и Аш-Шубик? Это ярость, от которой перехватывает горло, это пыль, которая застилает вид, это лев, который каждый день рвет человеческое мясо и пьет кровь!