Улыбка появляется на лице. Буря чувств в глубине души закручивается в ураган. В нем все, что связывает нас двоих. Все вопросы и ответы. Все воспоминания и чувства. Обиды и моменты прощения. Так много лет, так много радости и грусти. И все это разрушается в один короткий миг, когда я смотрю в дорогие сердцу глаза, которые сейчас кажутся совершенно бесчувственными.
– Нет, – отвечаю глухо, все еще чувствуя, как остановленная пуля печет ладонь.
Я сберегу сердце и больше я не позволю Богдану разбить его.
– То есть ты со мной расстаешься?
– Богдан, давай честно, по-взрослому. Не было у нас ничего. Передружба – недоотношения. У тебя своя жизнь, свои интересы. Наша детская влюбленность останется навсегда здесь, в этих стенах. Школа закончилась и история Кота и Лисенка тоже.
– Просто скажи, что не хочешь ждать меня из армии. Незачем разыгрывать драму.
– Кот! – кричит Оксана из-за забора. – Вы едете? Машина уже здесь.
– Может, Оксана дождется? Она столько сил приложила, чтобы добиться тебя.
– Она мне не нужна… – рычит Богдан.
Ему больно, мне тоже, но не так, как я себе представляла. Это скорее боль разочарования, чем потери. Розовые очки бьются стеклами внутрь, но, если снять их и кинуть на асфальт, глаза останутся целы.
– Ты сам не знаешь, что тебе нужно. Дам тебе последний дружеский совет, Кот. Хватит жить чужой жизнью, пора перестать стараться быть для всех классным. Выше головы не прыгнешь. Ты сейчас обвиняешь меня в том, что я заставляю тебя делать выбор, но все совсем не так. Ты его уже сделал. Еще до того, как мы начали встречаться. Я никогда не была для тебя важной. Привычной – да. Удобной – тоже да. Твои чувства ко мне не больше чем привязанность к чему-то стабильному. Это не любовь. Даже не симпатия.
– Кот! – снова зовет Оксана.
– Все-все, Оксан! – кричу в ответ. – Я его отпускаю! Не надрывайся, а то макияж испортится!
Почему-то становится невыносимо смешно. Комичности в сложившейся ситуации немного. По-нормальному я должна рыдать и загибаться от боли, но осознание верности себе, своим чувствам и уверенность в своем решении не позволяет даже одной слезинке появиться на лице.
– Лисецкая, если ты хочешь мне что-то сказать… – начинает Ромашова.
– Не-а! Не хочу! Ты вряд ли поймешь хоть слово!
Разрываю последние несколько ниток, которыми были связаны наши жизни. Уже даже не канаты, а тонкие-тонкие нити. Смотрю на Богдана. Он хмурится и топчется на месте. Я бы хотела, чтобы это был он, чтобы у нас все было по-настоящему, но не все желания исполнимы.