Вот почему она вернулась домой — переодеться и забрать Кириана.

Я захожу внутрь и наливаю себе чашку кофе. Я ищу под шкафом бутылку ликера, подойдет все, что угодно. Это не обязательно должна быть водка.

Даже виски.

Я захлопываю шкаф, вспомнив, что дорогой папочка запретил алкоголь дома. Я провожу рукой по бровям. Люди испытывают головные боли после похмелья; я же, когда не пью свой утренний «кофе».

— Никакого алкоголя. Привыкай к этому.

Папа стоит у лестницы. Впервые за все время в его словах нет настоящей злобы.

На нем пижама — это еще одно первое. Даже если это выходные, папа всегда находит ужин, благотворительность, поздний завтрак.

Каждый случай — это способ общения с людьми, а люди его специальность.

Просто не человек напротив него.

— Ты же знаешь, что я на самом деле держу заначку везде, верно? — я приподнимаю бровь. — Ахмед не может найти все.

— Я знаю. — он потирает челюсть. — Вот почему ты отправляешься на реабилитацию.

— Конечно, отец, — говорю я с сарказмом. — Я закончу любую программу, а затем вернусь, чтобы сделать то, в чем я хорош: разрушить твою карьеру.

— Разрушить мою карьеру? — он повторяет с тем же уровнем моего сарказма. — Неужели ты не можешь понять, что губишь свою жизнь, а не мою карьеру?

Я не идиот. Я знаю, это.

— Если это на шаг ближе к падению великого Льюиса Найта, я счастлив пойти на жертвы.

Секунду он ничего не говорит, просто продолжает смотреть на меня, будто я его злейший враг, но также и ближайший союзник. Его жизнь так одинока, несмотря на всех членов его партии и на то, что, черт возьми, он никому не доверяет.

— Что насчет нее? — его вопрос заставляет меня застыть.

— Нее?

— Ким. — он снова потирает челюсть, прежде чем позволить своей руке упасть на бок. — Что ты можешь ей предложить, если разрушишь свою жизнь? Ее психическое состояние достаточно тяжёлое. Я не позволю тебе ухудшить это. Кэлвин тоже не даст.

Теперь видно его истинное лицо. В конце концов, его настоящий биологический ребенок это тот, кто имеет значение.