— Проверим, Машунь. Проверим…

***

На улице стояла изнуряющая августовская жара. Я в своем обтягивающем белом платье крутилась перед зеркалом и хмурилась. Потому что отныне в «экран» попадало либо лицо, либо живот. Чтобы увидеть себя целиком, нужны раздвижные створки.

— Я то-о-олстая, — обреченно разрыдалась.

Привыкшие к моим гормональным сбоям родители, только тяжело вздохнули, продолжая сидеть на диване и увлеченно что-то читать в смартфонах. Только мой уже почти как полгода любимый муж Димочка поднялся с кресла, подошел ко мне и обнял, утыкаясь голосом в шею:

— Ты не толстая, Машунь. Вообще нет.

Раньше Дима мог обхватить мою талию ладонями, и пальцы его встречались на спине, а вот теперь всех рук не хватало для этого, что еще больше вывело на истерику:

— Я хочу быть краси-и-ивой!

— Ты красивая, пчелка, — на редкость спокойно и мягко закивал муж. — Самая! Честно-честно.

Красивая, говорит? Прикусив губу, я выпуталась из обятий Димочки и покрутилась перед зеркалом. Может, все действительно не так плохо? Подумаешь, в двери только прямо прохожу, а боком ни-ни…

— А если, — я внимательно уставилась на Диму, хитро прищурив глаза, — сравнивать меня с какой-то беременной знаменитостью, кого бы ты выбрал?

Мама закашлялась, а папа похлопал ее по спине. Димочка растерянно развел руками:

— Откуда я знаю, Маш?

— Подумай! — закивала. — Хочу просто сопоставить и понять, настолько все печально.

— Господи боже, — закатил глаза муж, при этом улыбаясь. Мужчину вообще на редкость веселило мое состояние. — Ну, Эмилия Ратаковски, к примеру… Видела, какая она красавица беременная ходила? Так вот ты точно, как она.

Замерев, я долгие минуты таращилась на мужа, потом стиснула зубы, плюхнулась на диван и… зарядила в него подушкой. Затем второй. Мама под шумок пересела под бок к папе.

— Ха! Ратаковски, значит-с. Ясно, понятно.

— За что, Маш? — возмутился Дима, невинно хлопая ресницами. Будто не понимал ничего, обманщик.

— А ты чего на досуге других баб смотришь! Еще и беременных?! — губа нижняя затряслась, затем я не сдержалась и вконец разрыдалась. — Это потому, что я страшная и толстая, да?