‒ Черт, прости. Ты права. Но я хочу, чтобы ты знала, ‒ я вырос в бедности, как ничтожество. Пропускал уроки, курил травку, состоял в местной банде. Я наблюдал за парнями из нашей группировки, видел, как умирает от передоза мой лучший друг. И понимаю, у всех этих деяний есть жертвы. Я вижу их. Эти жертвы неминуемы. Ты продаешь кому-то кокс, значит, кто-то сидит на коксе. И если ты когда-нибудь видел обратную сторону этого бизнеса ‒ это невпечатляющая картина. Я никогда не буду наркодилером. Но перепродавать дома было моей тяжелой и по-своему честной работой. Я зарабатывал приличный кэш, и никто не хотел пристрелить меня, наводить на меня ядерные боеголовки или запустить ракету в борт моего вертолета. Но это было не самым большим кушем. Я хорошо зарабатывал, но все подталкивало меня к следующему этапу. Когда я совершил свою самую крупную сделку и заработал реально большие деньги, я захотел сорваться. У меня маячила сделка на крупном заводе, и я явно чувствовал запах прибыли, понимаешь? В этих заводских технологиях всегда крутятся бабки. Всегда. Ты просто должен поймать суть, понять, как выгоднее вложить средства. Я заключил сделку с Калебом с тяжелым сердцем, на тот момент сделка казалась мне законной. И это дело сулило большие деньги. Идея о чистой прибыли, с двумя или тремя регистрами в нулях и баснословные цифры на твоем счете? Для никчемного и скрывающегося от всех мелкого брокера это была возможность, которую нельзя было упустить. И он виртуозно повел меня к этой сделке, это как готовить лягушачьи лапки, знаешь? Замачиваешь их в воде, держишь в комнатной температуре, а потом медленно добавляешь огня, пока они не сварятся в кипятке. И они не осознают этого, эти лапки. Калеб поступил со мной так же. Мало-помалу он подсадил меня на деньги.

‒ Как хорошо ты его знал? ‒ спрашиваю я.

Пожимает плечами.

‒ Не очень хорошо. Он всегда был таинственным котом. Ты редко видишь его лично, в основном разговариваешь с ним по телефону или получаешь от него электронные письма. Знал ли я его лично? Нет. Я встречался с ним возможно раза три, и эти встречи длились максимум двадцать минут. Он был... крутой и надменный. ‒ Он остановился, вдохнул и продолжил. ‒ Таким образом, я оказался в продажном бизнесе и сел за это в тюрьму.

‒ И ты обвиняешь в этом Калеба.

Он качает головой.

‒ И да, и нет. Я понимал, что то, чем я занимаюсь ‒ неправильно, но к тому моменту, как это произошло, я зарабатывал так много денег, что не мог заставить себя завязать с этим. Когда ты получаешь чистой прибыли по несколько миллионов, трудно остановиться. Так что, если в этом смысле, то я не виню Калеба. Не могу. Это все я. Но я виню его за то, что он подставил меня, позволил мне и еще двенадцати парням отправиться в тюрьму, свалив всю свою вину на нас. Но опять же, мы были глупцами, которые сами позволили, чтобы нас подставили, так что некого винить в этом, кроме нас самих, в конце концов, верно?