– Наши отношения могут смягчить резонанс. За любовь людям многое прощают.

– О боже, – вырвалось у меня. – Рома, ты говоришь, как истинный политик! Ты уже продумываешь стратегию!

– Я просто пытаюсь спасти ситуацию, хоть как-то! А что предлагаешь ты?

– Покаяться. Например.

Федотов возмущенно глянул на меня, расправил плечи, упрямо выдвинул вперед подбородок.

– Я ни в чем каяться ни перед кем не собираюсь. Я всё делал так, как считал нужным. Это моя жизнь.

– Тогда и расскажи об этом, – посоветовала я. – Своим избирателям. Не надо придумывать истории о том, чего нет.

– То есть, ты продолжишь упрямиться?

Я сделала пару шагов, ближе к нему. Ромку разглядывала. Затем оглянулась за свою спину, на дверь в кухню взглянула, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. И тогда сказала, чуть понизив голос для убедительности, да и для безопасности:

– Рома, я тебя люблю. И ты меня любишь, я знаю. Но мы не можем быть вместе. У нас не получается.

– Глупости, – попытался он меня перебить. Но я перебила его.

– Мы всё это уже проходили. И каждый раз мы упираемся в стену. Мы друг друга не понимаем, мы друг друга не слышим.

– А, по-моему, любимая, – с особым выражением начал Федотов, – ты слишком много обо всем этом думаешь.

– То есть, я виновата?

– Нет, я тоже виноват. Но ты бываешь чересчур категорична.

Я отступила. Мне его слова, похожие на осторожное обвинение, не пришлись по вкусу, но как их оспорить, не начав новый конфликт, я не знала. Поэтому и отступила. И даже пообещала:

– Я подумаю над твоими словами.

Ромка хмыкнул, внимательно наблюдая за мной.

– И кто-то ещё обвиняет меня в политиканстве.

– Рома, я хочу поговорить с этой девушкой, – неожиданно для самой себя, решила я.