Бекка храпит.

Не громким, раздражающим храпом. Скорее мягким, прерывистым мурлыканьем. Мы находимся в нескольких часах езды от Лас-Вегаса в каком-то дерьмовом маленьком отеле, который мы нашли после шестнадцати часов езды. Это место больше похоже на помойку, но никого это не волнует. Мы были измотаны. Бекка все еще спит мертвым сном, но я проснулся, уставившись в потолок.

Она начала смеяться, потому что я не душил её своим членом.

Я держал её за руку и говорил правильные вещи, но каждый раз, когда думал об этом, смертельная ярость начинала охватывать меня. Отчим Бекки был уродом — это не было откровением. Я видел, как он её бил, знал, что он её изнасиловал. Знал, что он отдавал её другим мужикам... Я даже знал, что он всё ещё преследует ее. Я просто не думал, что она вспоминала о нём во время секса.

Я не уверен, что должен чувствовать по этому поводу, но уверен, что мои настоящие чувства нельзя назвать правильными, потому что я чувствую ревность.

Разум Бекки должен быть сосредоточен на мне, когда я глубоко внутри нее. Только я. Всегда я. Я не взлюбил этого ублюдка с первой минуты, и эта неприязнь превратилась в ненависть, когда я обнаружил, что он избивает её. Когда я предложил убить его, это было искренне. Тини Петчел впустую вдыхает ценный воздух, оплошность, которую кто-то, вероятно, должен исправить.

Хотя теперь. Теперь у меня появилась совершенно новая мотивация.

Я не мог дождаться, чтобы увидеть, как жизнь покидает глаза этого ублюдка.

Телефон загорается и гудит рядом с кроватью. Я тянусь к нему, увидев сообщение от Дизеля, одного из кочевников, к которому я обратился.

Дизель: «Ты проснулся?»

Я неуклюже печатаю ответ одной рукой.

Я: «Да».

Дизель: «Позвонишь?»

Я: «Дай мне пять минут».

Выскользнув из-под Бекки, я встаю и натягиваю джинсы. Затем, схватив телефон, выхожу на террасу снаружи. Дни славы этого места пришлись на 60-е годы, и с тех пор, насколько я могу судить, ничего не обновлялось и не ремонтировалось.

— Слушаю, — отвечает Дизель, когда я ему перезваниваю.