«Некоторое» понятие вообще растяжимое. Забыл спросить об этом. Я никогда не страдал подобным, отмывая свои колючие космы. Просто один раз намыливал и сразу же смывал.

— Как долго держать мыло на твоих волосах? — попытался завлечь ее в разговор, но она ничего не ответила.

Тогда я решил полагаться на собственную интуицию и оставил их в таком состоянии, вернувшись к другим частям тела. Я боялся лишний раз надавить мочалкой, чтобы не задеть ссадины. Водил ею аккуратно, словно протираю хрустальную статую и медленно, очень медленно растягивая собственное удовольствие.

«Да что же я за животное такое?!» — пронеслось в моей голове, когда понял, что ткань, обернутая вокруг моих бедер, безбожно топорщится.

В такой момент, когда ей невыносимо плохо после пережитого, мои низменные инстинкты не только взяли верх над телом, но и настойчиво пытаются захватить сознание. Пришлось отойти и облиться несколькими ведрами с ледяной водой.

Холод привел меня в чувство и, вернувшись к ней я смыл с ее волос пену, а затем снова намылил их и опять принялся натирать ее тело. Я старался. Честно старался. Но не выдержал и выкинул ко всем чертям эту проклятую мочалку. Стал бессовестно водить руками по ее телу. Мне это нужно было, как воздух. Корил себя, но ничего не мог с собой поделать. Чувствовал себя последней мразью в империи, разу раз отходя выливать на себя холодную воду. А потом возвращался к этой невыносимой пытке, желая получить то, что должно было стать моим еще давно.

Но я не мог поступить так с ней, не сейчас. Не после того, как над ней надругался Джордж. Ей нужно дать время, чтобы она отошла. Но у меня этого времени катастрофически не было. Стрелка моих биологических часов постоянно показывала двенадцать. Если так пойдет дальше, то я закончу все запасы холодной воды во дворце.

А пока они не исчерпались, я продолжал себя мучить. Мои бесстыжие глаза, мои загребущие руки упивались ею, так что казалось я вот-вот захлебнусь от нахлынувших чувств. Все это время, до встречи с ней я будто не знал о их существовании, а теперь не в силах был справится с обрушившимся на меня потоком. Я еле сдерживал свои губы, чтобы не льнуть ими к ней развратно: легкими, почти невинными поцелуями касался ее тоненьких лодыжек и посиневших от веревки запястий. Как верный пес, зализывал раны своей хозяйке, целуя все ее бесчисленные ссадины и синяки.

— Анна Аврора, — шептал я, прикасаясь к синему пятнышку на ее ключице, — Эрлин моя.

Я всеми силами старался показать ей, что она мне ни в коем случае не противна, даже после того, что ее насиловал Джордж. В каждое свое движение я вкладывал столько нежности, насколько было способно мое северное холодное нутро. Целовал ее, сходил с ума от возможности взять ее прямо сейчас, но боялся… Сорваться и обидеть ее, напугать своим низменными порывами. Боялся перейти выставленную мной самим черту и накинутся на нее, как одичалое животное. Присосаться к ее губам, как пиявка.