— Внук мой, на тебе лица днём не было. — обеспокоенно произнесла она, у неё даже голос изменился. — Я видела, как ты смотришь на свою Эрлин. Не терзай себя, прошу тебя. У меня сил нет видеть тебя таким. Это нормально для женщины, испытывать боль после соития с мужчиной. Такова наша природа. Ей и без того повезло. Поверь мне, ты наверняка был с ней куда сдержанней и нежнее, чем твой твой отец к матери.

— Как? Разве Вы не были уверенны, что я обесчестил её ещё до поединка на арене? — удивился я её познаниям.

— Думала, пока не увидела сегодня простынь на балконе.

— Может быть это была моя кровь? — пытался выведать, как же она поняла всё. Вот шпионка. Мой корпус разведчиков ей позавидует.

— Не твоя. Я полюбопытствовала у лекаря о состоянии твоей раны на руке. Он сказал, что со вчера не меняли повязку, так как кровотечения не было. А под полупрозрачным рукавом видно было, сколь искусно наложена повязка. Вы бы ночью вдвоем так не справились.

— Ха-х… — не удержался я. — Может я ножом себя пырнул в другом месте?

— Тогда почему твоя жена еле ноги волочила сегодня утром?

— Вы неподражаемы.

— Твой дед не взял бы в жены другую. — улыбнулась она.

Но мне было до улыбок. Она снова напомнила мне, как мерзко я поступил. Но я был рад поговорить об этом с кем-то, кто близок мне и воспримет мои переживания, как свои. Я мог всецело доверять Ее Святейшеству. И мои откровения облегчили мне душу.

— Увы, я не был с ней сдержан. — с сожалением выдохнул я.

— Уверенна, что это не так. — утешала меня она. — Даже если ты позволил себе некоторую слабость, это не отменяет всей той нежности и любви, что ты подарил ей. Твой дед никогда не смотрел на меня так, как ты на свою Эрлин.

На последнем предложении голос этой всегда сильной женщины неожиданно дрогнул. Мне стало так больно за неё. Неужели мой дед не дарил ей всё свое внимание и заботу? Разве она не заслужила?

— Он…

— Он любил нордорийцев больше, чем собственных детей. — добавила она. — Я не виню его. Мы все тогда жили только одним — жаждой мести имперцам. Но ты… ваше поколение может позволить себе чувствовать что-то другое, а не только ненависть.

— Знаете, бабушка, я почему-то продолжаю чувствовать ненависть. Но уже не к имперцам, а к себе. Она ведь Эрлин — Душа Моя. Не пристало брать её, как обычную женщину.

— Она и есть женщина. Или ты бы предпочел, чтобы это с ней сделал Джордж? — спросила она, поставив меня в ступор. — А может быть она выбрала бы его, чтобы пережить такое? Ты здоровый молодой воин, она твоя жена. Так и должно быть. Потом ей не будет больно.