Вот я и сидел в ней, пока мог, пока на улице не начало темнеть, пока уже даже уборщицы не стали смотреть на меня косо. Впрочем, к тому времени я все же надеялся на лучшее, что сегодня мне удалось избежать «заслуженной мести». А может и не только сегодня. В конце концов, проклятая школа уже почти окончена, мне осталось продержаться совсем немного. И я очень старался держаться, очень ждал гребаного последнего звонка, едва ли не зачеркивал в календаре даты.

Я ошибся в своих надеждах. Очень сильно ошибся.

* * *

— Овощебаза, я тебе сказал или кому?!

Слышу торопливые шаги за спиной и прибавляю шаг, уже зная, что толку от этого не будет. Я задохнусь через полминуты, если перейду на подобие бега. А им все равно даже особенно напрягаться не придется, чтобы меня догнать.

— Кажется, у нашего обосратыша уши заложило, - поддакивает Платонову Нестеров.

— Так мы сейчас ему все сразу и прочистим.

Конец фразы совпадает с ударом в спину. Даже не ударом – толчком. Но сильным и неожиданным, отчего я резко наклоняюсь вперед, делаю два шага и, не в силах удержать равновесие, падаю в дорожную пыль. Инстинктивно выбрасываю руки перед собой – и в раскрытые ладони врезается мелкое каменное крошево.

Больно.

Они уже вокруг. Мне даже не нужно поднимать голову и смотреть в их лица – знаю всех.

— Толстозад, ты где страх потерял? – присаживается на корточки Платонов. – Совсем охренел на своих булках?

— Ты вообще понял, что натворил, чмо?! – В голос орет над моей головой Нестеров и пинает мне в лицо пыль, смешанную с камнями.

Щурюсь, прикрываю глаза руками.

— Заткнись, - осаждает его Платонов. – Он ведь не дурак. Правда, хомяк? Ты же не дурак? И отлично понимаешь, что очень сильно накосячил. А раз так – надо отрабатывать. Давай, вставай, чего развалился? Споткнулся что ли? Так под ноги надо смотреть.

Не понимаю, чего ему от меня надо, потому что Платонов протягивает мне руку.

Осматриваюсь по сторонам, ожидая какого-то подвоха, но преследователи намеренно отступают на шаг-другой.

— Вставай, говорю, - настаивает Платонов. – Вон, испачкался весь. Ты вообще на себя в зеркало смотришь? Хоть иногда. По праздникам, к примеру.

Неуверенно протягиваю ему руку. Платон обхватывает мою ладонь и резко тянет на себя. Едва успеваю опереться о другую руку и кое-как подняться. С силой сжимаю зубы, чтобы не застонать от боли. Впрочем, наверняка все и так отражается на моем лице – чувствую выступившую на лбу холодную испарину.

Сердце в груди бьется так сильно, что почти больно. А еще очень противно крутит и урчит в животе. Очень надеюсь, что урчание слышу только я сам, потому что в противном случае все может обернуться еще хуже. И я даже думать в эту сторону не хочу.