– Пропало только то, что должно было исчезнуть, – ледяным тоном возразил Ферзер, – так почему бы тебе не угомониться, болван?

– Я доложу о вашей непочтительности капитану! – завизжал Кларк.

– Можешь жаловаться ему хоть до посинения, идиот, – это ничего не изменит. Решения о порке каторжников принимаю я, а не толстяк Эсмеральда.

Каждому матросу «Александера» не терпелось найти хотя бы одного слушателя и сообщить, что в более свирепый шторм ему еще никогда не доводилось попадать: невиданное дело – волны налетали сразу со всех сторон, зловещее предзнаменование! Со «Скарборо» просигналили, что судно пережило шторм без потерь; «Дружбе» пришлось гораздо хуже: все, что находилось на ее борту, вымокло – от животных до одеял.

Однако шторм отнес суда к полосе остов, и теперь они на всех парусах двинулись вперед, преодолевая в день не менее ста восьмидесяти четырех сухопутных миль. Корабли находились в сороковых широтах и неуклонно продвигались еще дальше на юг. В начале декабря на них обрушился новый шторм, еще сильнее прежнего, но опять-таки отнес их дальше, не сбив с курса. Несмотря на лето, начались холода; самые неимущие и беспечные каторжники жались друг к другу, дрожа в своих тонких льняных куртках, зато у них имелись лишние одеяла, доставшиеся от умерших товарищей. Да и сено пригодилось.

Среди каторжников и пехотинцев вспыхнула дизентерия, люди вновь стали умирать. Со «Скарборо» и «Дружбы» сообщили, что и у них на борту насчитывается немало больных. Ричард убедил друзей пить только профильтрованную воду, хотя каждому доставалось всего по нескольку ложек. Если болезнь появилась на всех кораблях, значит, вся запасенная на них вода загрязнена. На этот раз врач Балмен воздержался от очередного окуривания и побелки, сообразив, что его приказ способен спровоцировать мятеж.

Хотя на «Дружбе» впервые за время плавания подняли все паруса, легкое судно не могло угнаться за «Александером» и «Скарборо», покрывавшими за день не менее двухсот семи сухопутных миль. В начале второй недели декабря воздух потеплел; Шортленд приказал двум невольничьим судам сбавить ход, чтобы «Дружба» не отставала. Однажды утром над океаном сгустился белоснежный туман, в котором все вокруг казалось перламутровым, призрачным, прекрасным и вместе с тем зловещим. На всех судах пушки зарядили порохом и палили из них через равные промежутки времени, а один из матросов звонил в колокол «Александера», висящий на корме, делая длинные паузы между ударами. Из тумана доносились ответные выстрелы и звон колоколов «Скарборо» и «Дружбы», идущих параллельными курсами на расстоянии вытянутого троса. В десять часов туман начал рассеиваться, поднялся свежий бриз, и наступил прекрасный солнечный день.