Но я должен все сделать правильно. Я не могу больше рисковать и потерять Руби только потому, что не смог ей сказать, что со мной происходит. Почему я такой, какой есть, и почему я принимаю решения, которые нам обоим причиняют боль. Это трудно – найти подходящие слова, а в первую очередь горло сжимается от страха, что она меня не простит. Тогда я не знаю, что буду делать.

Руби спокойно ждала. Волосы у нее запутались, щеки и губы покраснели. Она так хороша, что мне стало больно, и я отвел от нее глаза и смотрел на свою руку, лежащую на ее на талии, перед тем, как откашлился.

– Я рассказывал тебе, что после учебы вступлю в руководство фирмой. И… моим родителям важно, чтобы к тому времени я обзавелся женой. Так принято. Они предпочли бы уже сейчас обручить меня с кем-нибудь, чтобы я не успел наделать глупостей.

Руби издала непонятный звук, и когда я посмотрел на нее, она сморщила нос. Хорошо осознавать, что ей это не нравится, ведь я тоже не мог себе представить, чтобы родители Руби сватали ее за кого-нибудь другого.

– Ты с самого начала была для меня кем-то особенным. Я не изменился. Я сам этого даже не заметил, но мои друзья и семья заметили. Мне то и дело приходилось слушать расспросы о том, что со мной и почему я постоянно погружен в свои мысли и так далее. Когда отец увидел нас вместе на швейной фабрике, он сразу что-то заподозрил. И когда застукал нас на Хэллоуин… – Я тяжело сглотнул. – Тут он уже ни в чем не сомневался.

– Поэтому у тебя была разбита губа? Он тебя ударил? – спросила Руби и осторожно поднесла палец к моему рту. Там все еще пульсировала боль в том месте, куда она укусила, – но это было не так страшно.

– Да, – тихо сказал я. Я ни с кем не разговаривал об отце. Даже с Лидией, которая знала хотя и многое, но далеко не все. Я уверен, друзья догадывались, что творится у нас дома, но они со мной ни разу не заговаривали об этом, когда видели с синяком под глазом или с разбитой губой. Мы как будто договорились между собой никогда не касаться этой темы, и все придерживались этой договоренности. Для меня это было важно.

– Он тебя бьет, Джеймс? – прошептала Руби.

Я не мог ей ответить, прежде всего потому, что она казалась такой понимающей, такой настоящей. При том, что дело было совсем не в этом. Я только хотел ей объяснить, почему так ужасно себя вел, а за это я на сто процентов отвечал сам, какой бы угнетающей ни была моя ситуация.

– Это не важно, – запоздало ответил я. Мой голос снова осип, и мне пришлось опять откашляться. – Так или иначе, родители увидели в тебе опасность. Они заметили, как ты для меня важна. Гораздо важнее, чем эта проклятая фирма.