Он покачал головой, и я заметила панику.

– Вот только не спрашивай.

– Почему же нет? – Я гладила его по щеке и чувствовала, какая шершавая у него кожа. Проступала щетина, которую утром он уже наверняка сбривал. При этом Джеймс, я уверена, неотразим с темной дымкой волос.

– Ты была права, когда говорила, что я сам не знаю, чего хочу от жизни. Я вообще не задумывался о том, что бы мог делать, потому что, если я разрешу себе мечтать, будет только тяжелей.

Он все еще думал, что у него нет шанса самому решать, как должна выглядеть жизнь. Да и как он мог думать иначе, если его ждало наследство, которое ляжет на плечи тяжелым грузом.

– Мечты важны, Джеймс, – прошептала я.

– Тогда ты и есть моя мечта.

У меня на миг перехватило дыхание, но я быстро поняла, что это была лишь вялая попытка отговориться и не реагировать на то, что я сказала.

– Это не работает, к сожалению.

Он криво усмехнулся:

– Да было бы и слишком просто к тому же.

– Чего же тебе хотелось бы? Что тебя больше всего воодушевляет?

Над этим ему пришлось некоторое время думать. Я почувствовала, как он вдруг напрягся, и поцеловала его в грудь, как бы говоря, что все хорошо и что ему не надо торопиться.

– Я спорт люблю, – начал он издалека. – И литературу. Искусство. Хорошую музыку. О, и острую еду. Острую азиатскую еду, если уж быть точным. Я бы поехал в Бангкок и все там перепробовал на уличных торговых точках.

Я улыбнулась, уткнувшись в его кожу:

– Наподобие жареной саранчи?

– Вот-вот. – Напряжение медленно отступало.

– Но все это вроде бы из области возможного.

– Это вещи, которые люди предпринимают в отпуске. Это не может рассматриваться как жизненная цель.

Я наглаживала нежные круги по его животу.