Взгляд его потемнел, он сильнее свел брови на переносице:

– Мы всего лишь танцевали, Лидия.

Я презрительно фыркнула:

– То, что я сейчас видела, однозначно больше, чем просто «танец».

Мы никогда не ссорились, и теперь я знаю почему. Это ужасно и не дает никакого облегчения, если так набрасываться на него.

– Было бы странно, если бы я отказал ей в просьбе потанцевать. Люди и так уже перешептываются за спиной.

Я нервно засмеялась:

– Так ты обжимался с кураторшей, чтобы люди больше не сплетничали о твоей личной жизни?

Я сказала это громче, чем мне бы хотелось, и Грэхем смутился.

– Это ужасно, Грэхем, – сказала я. Голос мой был спокойным, но вместе с тем дрожал. Я никогда такого от себя не слышала. – Мне противно, что ты не можешь перекинуться со мной и словечком без того, чтобы при этом не оглядываться по сторонам. – Я сжала кулаки, изо всех сил сдерживая слезы.

– Ты думаешь, мне это нравится? – вдруг спросил он.

Я могла лишь горько фыркнуть на это.

Он сжал кулаки:

– Я стараюсь делать так, как лучше для нас обоих.

– Лучше? – Я не могла поверить своим ушам. – Ты считаешь, что так будет лучше – танцевать с другими женщинами у меня на глазах?

– Ты думаешь, мне это нравится? Держаться от тебя подальше, делать вид, будто мы и знать не знаем друг друга? – растерянно спросил он. Потом дернул себя за волосы, замотал головой. – Это очень больно, Лидия, и мне с каждым днем от этого все хуже.

– Но в этом уж точно не моя вина! – Я чуть ли не выкрикнула эти слова и сразу прикусила язык. Я сделала глубокий вдох и вспомнила о том, что мама внушала мне необходимость быть сдержанной. – Я не звоню тебе, – продолжила я уже на тон ниже. – Я не тяну руку на твоих уроках. Я, черт возьми, даже не смотрю в твою сторону. Что, по-твоему, еще я должна сделать, чтобы тебе не было больно?

Грэхем снова замотал головой. Потом сделал шаг ближе – и обхватил ладонями мое лицо.