– Сорнякам и трын-трава по пояс, или как там говорят? – снисходительно отозвался второй голос.
Я почувствовала, как кровь прилила к голове. Ее шум заглушал звуки супермаркета, но, к сожалению, не настолько, чтобы не расслышать следующие несколько слов.
– Думаю, в таких случаях говорят «шлюха».
Я обернулась и увидела два таких знакомых мне лица. Алесса и Мона.
Алесса, только что назвавшая меня шлюхой, смотрела на меня, приподняв брови.
– Что такое? У тебя проблема?
У меня проблема?
Она перекинула свои длинные черные волосы через плечо и с презрением оглядела меня с головы до ног. Мы никогда не были подругами, и по какой-то причине я ей очень не понравилась с момента самого первого проекта, над которым мы работали вместе. Но я просто не могла и не хотела понимать, откуда взялась та лютая ненависть, которую она испытывала ко мне в течение последних нескольких недель.
Мона стояла чуть позади подруги, скрестив руки на груди, и смотрела на меня. У нее было гораздо больше причин не любить меня.
– Мона, я…
Мона скривила свое красивое лицо, а Алесса в этот момент подняла руку.
– Побереги дыхание, Анна, – улыбнулась она, но улыбка эта была больше похожа на оскал голодного волка, который в любой момент готов броситься на свою добычу. И эта добыча – я. За исключением того, что у меня больше нет даже инстинкта самосохранения. Я просто стояла на месте. Окаменевшая, не способная дать отпор, лишенная желания защищаться.
– Поверь, нам всем очень бы хотелось, если бы ты вообще перестала дышать. Я думала, ты, наконец, исчезла. Ты же так позорно свалила с экзамена, – она взглянула на Мону. – После всего, что ты сделала моей лучшей подруге.
– Я извинилась. Я действительно не знала… – Я сглотнула. – Вам не кажется, что все, что произошло после этого, было достаточным наказанием?
Черт. Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, а жар ударяет в лицо. Я не стану плакать. Не перед этими двумя. Я не заплачу снова.
К сожалению, Алесса заметила мои влажные глаза.
– О, малышка. Ты собираешься плакать? Сколько тебе лет? Тринадцать? – она наклонила голову набок. – Нет, подожди. В Германии нельзя заниматься сексом, пока тебе не исполнится четырнадцать, так что тебе, наверное, больше. – Она сделала шаг ко мне, и единственная причина, по которой я не отступила назад, заключалась в том, что я не могла пошевелиться, даже если бы захотела. Я стояла, словно замороженная, и не могла пошевелить ни одной мышцей своего тела. Вот бы сейчас хотя бы потрогать что-нибудь холодное – я чувствовала себя так, словно вся горю изнутри. Мне было жарко, я вспотела, во мне клокотали одновременно страх, гнев и стыд.