Чудно!

– Послушай, я – пожарный. А пожарных положено слушаться. На крыши лазить нельзя. Вот мы тебя спасаем, а где-нибудь пожар. И тушить его некому, потому что мы заняты пустяками. Поняла?

– Поняла. Теперь мама опять уволит няню.

– Почему?

– Не усмотрела за ребенком.

– Чудной ты ребенок! Прямо наказание какое-то! А на крышу больше не лазь. Тогда возьму тебя пожарным работать, когда подрастешь.

Восемь лет назад…

Очень не люблю кабинеты. Это отзвук моей подростковой робости и стыда за неё. Я с трудом заводила знакомства, неумело общалась. Отчасти потому, что медленно росла и запоздало по-девичьи округлялась. Видя, как отличаюсь от сверстниц, порой считала себя неполноценной. Тогда я сознательно избегала оказаться на фоне тех, кто выше (во всех смыслах). Вот одна тонкая нить веревочки будущих причин. Сейчас я чуть дальше от временной впадинки отроческих неполноценностей: мне тридцать шесть… Робость и “неумехость” позади, а боязнь кабинетов – слабый осадок памяти.

Тем не менее, на прием к высокому “чину” я записалась. В его власти было помочь мне, а в моей способности к документодобыче – отцу. Два года он тяжело болен. Ничего не знает о конечном исходе болезни и ждет выздоровления. Врачей удивляет небывало долгое пребывание больного на этом свете. А нас с мамой удивляет почти мистическое стечение обстоятельств: в тот самый момент, когда обреченный человек держится за жизнь вопреки прогнозам и статистике, медицина делает шаг вперед и бросает вызов страшной болезни. Это событие мы восприняли как знак свыше. Чудесное изобретение прошло все испытания, как положено, получило разрешение Минздрав(а), но в массовое производство еще не поступило. Достать его было почти невозможно. Но именно это “почти” и стало для нас обнадеживающей радостью.

После того, как мы получили в столичном институте миллион справок о стопроцентном соответствии болезни изобретенному препарату (не наоборот!), посетили и “мин”, и “здрав”, дорога привела к областному “надсмотрению” за средствами.

Забегая вперед, расскажу со скорбью, что лекарство мы достали, но два курса лечения, как полагалось, провести не успели. Оказалось, слишком поздно. Чудо осталось невостребованным. Отец умер.

Но эти трагические обстоятельства стали началом созидания самой главной ценности на земле!..

Я перед кабинетом, ухоженная, тщательно одетая, но с усталым отрешенным взглядом и опущенными уголками губ. Я давно так выгляжу. У меня депрессия. После череды стрессов вкус к жизни растаял. Семья, любовь, ощущение устойчивости однажды сменились на пьяные скандалы, ночи на полу, уходящую надежду и нарастающее отчаяние. Позже, оглянувшись вокруг, я поняла – банальность, которая оглушила меня вероломной возможностью в моей собственной жизни.