Смотрю за его спину, где «отлюбленная» девица уже смеется в компании другого «кошелька». Перевожу взгляд на его лицо, на щеке остался след от помады, и я не могу… Снова подкатывает тошнота. Пристрелите меня, если я когда-нибудь захочу к нему обратно.

— С тех пор, как у тебя перестал вставать один на один с женщиной, — улыбаюсь, забираю у него свою маску, надеваю, аккуратно завязывая на затылке. — Скоро тридцать лет, нужны зрители, Тимур Назарович?

Он смеётся, качая головой. Бывшие муж и жена — самые близкие чужие люди из всех возможных. Это как клеймо. Его не смоешь.

— Я и забыл, какая ты гадкая, Татьяна.

— Я вообще не помню, какой ты.

Оборачиваюсь, ищу глазами Ирку. Никита куда-то отошёл. А лучшая подруга на то и подруга, чтобы уметь читать мысли с полувзгляда. К ней возвращается её мужчина, она что-то шепчет ему на ухо, он смеётся и… Идёт к нам.

— И что прям трахаться на людях будешь? — Никак не угомонится бывший.

— Милая, пойдем, — обнимает меня за талию Никита, вытаскивая из этого неприятного разговора, — внизу шоу начинается.

Я так сильно любила его. Я с ума по нему сходила. Сейчас он совсем другой. Холеный, избалованный, богатый, распущенный и как будто жестокий. Чужой, порочный, грязный. Не знаю отчего мне так отчаянно хочется наговорить ему гадостей. Почему из мыслей никак не уходит то, что я только что увидела? Почему меня всё это волнует? Отчего меня трясет от этой встречи? Вспоминая наш недолгий брак, я запомнила одну непреклонную истину: никогда, слышите, никогда нельзя растворяться в мужчине, он всё равно не оценит.

Глава 3

Глава 3

Таня

В дальнем углу «прелестного» коттеджа я обнаруживаю бар. Здесь звучит приятная тихая музыка, а стоны и шлепки слышны гораздо меньше. Полностью одетый, к моей радости, бармен протирает стаканы без намека на какой-либо интим. Я заказываю лёгкий коктейль и, закидывая ногу на ногу, наслаждаюсь одиночеством. Подол короткого платья оголяет резинку плотных чулок. Но там, наверху, я видела женщину в корсете с вырезанными дырками на груди, мои прелести вряд ли вызовут большой ажиотаж.

— Чулки, лабутены, красная помада…

Вздрагиваю от знакомого голоса. Мой бывший. Вот уж принесла нелёгкая. Он садится за барную стойку, через один стул от меня, оставляя между нами приличное расстояние.

— Ты изменилась, — осматривает, делая знак бармену, — я помню тебя в пижаме с зайцами.

— Слушай, — раздражаюсь его неожиданным появлением. — То, во что ты превратился, не вызывает уважения. И мои чулки никоим образом не должны тебя беспокоить. — Даже не думаю тянуть подол ниже.