«Дорогой мой!

Прости, что делаю это посредством письма. Прости, что вообще делаю это. Прости за всё, но я не могу больше скрывать. Я устал… Я так давно окрылён чувствами, что это уже похоже на патологию. Хотя, с грустью понимаю, что это она и есть.

Скорее всего, тебе текст письма будет неприятен, когда ты поймёшь, в чём заключается суть моего послания, во что я желаю тебя посвятить, но не обессудь, мой друг. Пойми и ты меня, врать тяжело, а на мне тяжкий груз лжи висит уже давно и тянет меня вглубь вод океана Атлантик. Я не могу сопротивляться и всё же… пытаюсь.

Я ничего не могу поделать с тем, что влюблён в тебя. Это сильнее меня. Это как удавка на шее — она затягивает с каждой секундой всё сильнее и сильнее, гораздо хуже, чем когда из-под ног выбивают табурет и отправляют в свободное парение. В этом случае мучаешься какую-то тысячную долю секунды. И я уже вставал один раз так на стул под люстру, но люстра рухнула следом за мной. Ты, вероятно, помнишь. Тебе я сказал, что соседи затеяли ремонт и, войдя в азарт, не заметили, как просверлили в моём потолке дыру… Глупо прозвучало, но ты поверил. Я помню твой тревожный взгляд, разглядывающий полосу на моей шее, но ты не стал укорять или ругать. Но стал относиться ко мне бережнее, даже не предполагая, что пригрел у себя на груди змею. Что я чувствовал себя самым гнусным человеком на Земле, который втайне рад твоему присутствию, хотя сам безумно хочет раздеть тебя, снимая одежду постепенно, одну за другой, любуясь твоим телом, целуя везде под сонное горение свеч и медленные мотивы фортепиано, и звуки саксофона, перемежающиеся с бьющими по стеклу каплями осеннего ливня…»