Бедняга-официант к этому времени уже плюхнулся в обморок, лицом став бледен как Граф Дракула, а сумасшедше-закатившимися глазами — как замученный элитными войсками гитлеровских приспешников труп сына полка армии советского помеса. На него тоже косились, некоторые даже несмело звали врача, который вскоре выскочил из толпы: встрёпанный, в лощёном костюме, сковывающем его движения, с криком:

— Где пожар?

Шутку, кроме Малика и компании никто не оценил, лишь осторожно ткнули пальцем в предполагаемый труп.

Одновременно с любящим пошутить доктором с другой стороны толпа выпустила из своих объятий импозантного мужчину с шикарными усами, орущего не своим голосом:

— Кто умер? Где? Пропустите, мой сын врач.

— Сандал Евгеньевич, сын ваш не патологоанатом же. И никто пока не умер, — с готовностью отозвался Ванильный, усаживая обессиленного директора супермаркетов на стульчик.

— Ну вот, — расстроился обладатель шикарных усов. — А я уже хотел Артёмку набрать. Он врач, — отец гордо выпятил грудь, пряча телефон под полы элегантного пиджака.

— Учится на врача, — поправил Сандала Евгеньевича Константин.

— Угу, — подвывал Малик.

— Мелочи, — отмахнулся гордый папаша.

Заметив, что «парень в глухом обмороке» без внимания не остался, и к нему подбежала хозяйка дома Татьяна, Сандал Евгеньевич переключил своё внимание на друзей сына.

— Так вы тоже здесь, малышня?

— Ага, — хмуро подтвердил ненавистник всяких «дурацких сборищ для клинических идиотов» тот, кому не повезло быть названным Степлером.

— У, как недовольно прозвучало, — возопил радостный папа семейства Охренчиков. — Здесь же так весело!

— На этой тусе пипец как весело! — согласился с ним один из присоединившихся к Малику парней по имени Митрофан.

Своё имя парень любил, считая, что оно выделяет его из толпы, как и яркая одежда, к которой он благоволил, но предпочитал, чтобы его называли Митрофанк. Его неразлучный друг в жёлтой футболке тоже имел необычайное для современного мира имя Фома. В наказание за то, что он его терпеть не мог, все друзья этим пользовались и называли того не иначе как Фомой, частенько добавляя Аквинский или просто Фомичом. По небезызвестным причинам вдвоём эта компашка величалась «эм-энд-эмс».

В том, что вечеринка нереально крутая и клёвая, жёлтый, который Фомич, был согласен с красным, который Митрофанк:

— Ага! Нам тут по приколу! — с растаманской улыбкой добавил он.

— Видишь, Вовчик, — Сандал Евгеньевич с широкой улыбкой похлопал его по спине, — всем нравится. Только ты один куксишься!