Когда Эбби шевельнулась, палантин слегка задрался, и её ладонь – на уровне подсознания – скользнула к уже заметно округлившемуся животу. Его было не видно под просторной одеждой, но сейчас, благодаря обтягивающей майке, Дарен мог достаточно хорошо его рассмотреть. Там, в таком крохотном местечке, жил и рос его ребенок. Ребенок от женщины, которую он до сих пор – и так будет всегда – до безумия сильно любил. Рука сама, повинуясь какому-то неведомому чувству, потянулась к её животу. Быть может, если он коснется его совсем легко и ненадолго, ему удастся услышать, как толкается малыш? Вдруг он сможет почувствовать его? Хотя бы раз. Всего один раз. Ведь он так и не увидит, как родится и вырастет его сын – синеглазый, храбрый, преданный. А, может быть, это будет девочка? Уголок губ слегка приподнялся, и на глазах выступили слезы. Малышка. Его родная принцесса. Красивая, добрая и нежная. Ещё один прекрасный ангел, спустившийся к ним с неба. Его дочка, из уст которой он никогда не услышит: «папа»… рука Дарена замерла, и пальцы сжались в слабый, но уверенный кулачок. Он не имел права быть здесь. Не имел права привыкать к ощущениям, которыми сам решил поступиться.
его
Малышка
«папа»…
Да, у него не было другого выхода. Да, он оставил свою любимую, чтобы защитить. Теперь так же оставлял и своего ребенка. Потому что сукин-сын не дал ему выбора. Но разве это причина?
Да, у него не было другого выхода. Да, он оставил свою любимую, чтобы защитить. Теперь так же оставлял и своего ребенка. Потому что сукин-сын не дал ему выбора. Но разве это причина?
Горько усмехнувшись, Дарен на мгновение прикрыл глаза.
Нет. Мартин был прав. В мире нет ничего, что могло бы оправдать его поступок. Ведь он причинил ей огромную, удушающую боль. Хотя обещал всегда, что бы ни случилось, лишь оберегать.
Нет.
Вот почему теперь его собственная боль, вернувшаяся как бумеранг, должна была стать его заслуженной кармой. Он проживет всю жизнь один, либо погибнет в этой схватке, но больше никогда не позволит ей страдать. Им обоим.
Им обоим
Он наклонился – очень осторожно, рискуя нарушить крепкий сон, но в последний раз касаясь прохладными губами её теплого лба. Ему казалось, что на ресницы осели частички тяжелого металла, потому что держать веки открытыми было до невыносимого мучительно. Он поддался непреодолимому желанию, ощущая, как по венам, с каждым новым ударом пульса, режет заточенный нож.
– Прости, – прошептал Дарен, невольно и легко запуская пальцы в копну её светлых волос. Сердце готово было разорваться от тоски на части; на глаза вновь навернулись слезы и, чтобы не позволить боли вырваться наружу, он сильнее стиснул зубы.