Ясонно заморгал, загораживаясь от солнца, которое светило в окно так, словно на землю внезапно спустился рай, и вспомнил, почему никогда не любил ночевать в пентхаусе. Ни одной чертовой занавески.
Протянув руку и не нащупав на другой стороне кровати ничего, кроме простыни, почувствовал, как внутри все перевернулось. Впрочем, от грохота кастрюль и сковородок на кухне я сразу же успокоился и потер ладонью лицо.
Вчера, оставив ее здесь, я отправился в клуб с твердым намерением прострелить Себастьяну Пересу голову, независимо от того, трогал он Елену или нет. Он общался с моей женой, но даже не связался со мной. Я сходил с ума, пока он час сидел с ней на лавочке и болтал. Понятия не имею, почему не отправил его труп в Колумбию в гробу – ладно, вру. Себастьян был красноречив, и я уважал его способность выбираться из любого дерьма.
Он охранял Елену, когда она поперлась на великую миссию в Восточный Тремонт. Если бы я остановил жену до того, как она исполнила задуманное, на ее пальце продолжало бы блестеть кольцо, я бы до сих пор верил, что она любит другого, а она бы хранила секреты и надеялась очистить свою совесть.
Я встал, сходил справить нужду и влез в боксеры, а затем отправился смотреть, чем занимается воровка-женушка.
В гостиной работал телевизор, по которому транслировали новости, а Елена стояла у плиты в моей футболке, заканчивающейся прямо под ее задницей. Спутанные черные волосы были раскиданы по спине и будь я проклят, в груди стало тепло от этой картины.
Я подошел к ней и запустил пальцы прямо под футболку.
Она вскрикнула, вскинув руку к груди.
– Боже мой, Нико! Ты меня напугал.
Хорошо. Может, почувствует хоть долю того, что я пережил накануне.
Я потер ее за голую ягодицу, прижал к себе и заглянул через плечо.
– Что делаешь?
– Пытаюсь приготовить завтрак.
Я посмотрел на подгоревшую яичницу на сковородке.
– Получается не очень.
– Ага, – вздохнула она.