И наблюдать как мужчина, которого я люблю, распадается на части, не поможет мне сделать это.

Но Макс не отпустит меня. Он был настойчивым. Он звонил мне снова и снова. Наши разговоры всегда были одинаковыми.

Он нуждался во мне. Не мог жить без меня. Любил меня. Боже, он любил меня. Он умрет, если мне сможет быть со мной.

Он плакал. Умолял. Кричал. Орал. Он стал моим личным демоном, и я боялась его. И за него.

Много раз я почти чуть не сдалась. Я почти бросилась в его квартиру, чтобы позволить обнимать себя. Может быть, лишь может быть, в этот раз он услышит меня. Поймет, что ему не нужны наркотики. Что вместе мы сможем все преодолеть.

Я почти позволила себя уговорить, и затем вышел поиграть другой Макс. И он стал злым. Грубым. И стало легко оттолкнуть первоначальный инстинкт поехать к нему и помочь.

Так что я сопротивлялась. Также болезненно, как это было. Я хотела его. Мое сердце болело от того, что я была вдали от него. За то короткое время, что я знала Макса, он стал неотъемлемой частью меня.

Но я делала это для себя. Я должна была.

Затем он перестал звонить. Не появлялся в группе поддержки. Кристи говорила о том, чтобы сообщить о его отсутствии его инспектору. Я не видела его на кампусе.

Как будто он исчез.

Я пыталась звонить ему, но он не отвечал. Никогда не отвечал. Он исчез — в этот раз, к лучшему.

— Хочешь составлю тебе компанию в библиотеке? — спросила меня Рене, заглядывая ко мне в комнату. Я складывала свои книги и ручки, собираясь пойти на кампус, чтобы не думать о Максе и о том, что он скорее всего делает.

Я знала, что оставаться вдали от него правильное для меня решение, но меня убивало находиться в неведении. Не знание того, что происходит, сводило меня c ума.

Рене знала немного из того, что происходит с Максом. Я должна была с кем-то поделиться. Но я не могла рассказать ей всего. Он призналась, что ей было не очень комфортно рядом с ним.

— Он чертовски горяч, Обри, и с ума сходит по тебе, это очевидно, — сказала она.

— Но…. — подтолкнула я.

— Но есть что-то в его глазах. Они такие грустные. Но расфокусированные. Я видела такие глаза раньше. И от них становится страшно, — ответила мне Рене, и я не могла этого отрицать. У Макса были грустные глаза, и было в них что-то животрепещущее. Я видела это лично намного чаще, чем хотелось бы.

Так же сильно, как я ценила возобновление нашей дружбы, я все еще не могла рассказать Рене всего. Не могла сказать, как наблюдала за тем, как Макс продает наркотики, или о том что знала, что каждый раз, когда мы были не вместе, он их принимал.