Чем ближе рассказ подходил к той ночи, тем тяжелее становился воздух в помещении. Картина рисовалась ужасающая. Эти трое, словно коршуны, вились над едва вылетевшими из гнёзд родителей птенцами. Кружили вокруг, подбираясь все ближе и ближе…

— В конечном итоге настал момент, когда все трое созрели, хотя скорее прогнили, настолько, что решились на ужасающее преступление. В ту ночь они шли не просто грабить, они шли убивать. Всех троих, — сурово произнёс папа, посмотрев на Тимура.

— Почему же не убили? Или не потребовали выкуп за меня? — спросил Тимур.

— Потому что твой папа был гением, — ответил Вареньевич, видимо, почувствовав гордость за всех пап в мире, включая себя. — Послушаем нашего свидетеля Антона, младшего брата Альбины, которому на момент преступления было пятнадцать лет.

Слушать Антона, разумеется, предлагалось в записи с допроса, который проводил Мирон.

Самый младший из преступников, которого попросту насильно втянула в эту грязь родная мать, должен был сидеть в машине и ждать, когда вернуться трое основных фигурантов из дома с награбленным. Но, услышав звуки ругани, мальчик не выдержал и вбежал в дом, застав там уже распластанную на полу гостиной Лизу со смертельными ранениями, и, идя на крики, вышел в гараж, где Вадим с сообщницами выясняли у Льва, где хранятся деньги, подвергая последнего пыткам.

Заговорил Антон далеко не сразу, но многоопытный Мирон выбрал самую действенную технику для таких не особо сообразительных преступников со слабой психикой. Мирон намерено усадил допрашиваемого в угол, а сам подкатился на кресле максимально близко. Так, чтобы Антон кожей чувствовал давление человека, вторгшегося в его личное пространство. Мирон впивался взглядом в глаза Антона, заставляя того сжиматься, нервничать и отводить взгляд.

— Зачем вам потребовалось убивать Царёвых? Чем вас не устроил простой грабёж? — давил на подозреваемого агент «Хам», как пишет папа в отчетах, хотя полный позывной у Мирона «Хамелеон».

— Я не знаю. Я ничего не знаю. Я даже не знал, зачем мы поехали в тот дом, — бормотал Антон, и в его словах была правда. Его действительно никто и ни о чем не спрашивал. Пользуясь диагнозом несчастного мальчика, Антона использовали родственницы, как считали нужным.

— Антон, я не смогу тебе помочь, если ты мне не расскажешь всё, что знаешь о той ночи, — менял тактику Мирон, переходя от давления на выстраивание доверительных отношений, тем самым раскачивая допрашиваемого и нащупывая брешь в его защите. — Я даю тебе последний шанс, Антон. Я могу закончить этот разговор и пригласить твоего адвоката, но тогда у меня уже не останется возможности тебе помочь, понимаешь?