Анастасия...
На её бледном лице застыл страх. Она смотрит невидящим взглядом в потолок, накрывает ладонью свой живот, сквозь пальцы которой просачивается кровь.
В неё выстрелили. Прямо в живот. Нетерпение сыграло с ней злую шутку...
Согнувшись в три погибели, я сильнее вжимаюсь в стену, желая затеряться в текстурах. Меня разрывает на части, скручивает от боли и несправедливости и я вновь проваливаюсь в темноту.
Прихожу в себя от ощущения, как будто парю в воздухе. Думала, что мне пришел конец, но нет. Эмир взял меня на руки. Он нашептывает мне что-то, но я не в силах разобрать его слов. Он несет меня на улицу и передает только что подъехавшему к нашему дому Гарнеру, сажая в его машину.
— Отвезешь её в укрытие. Не выходите оттуда, пока я не подам сигнал, — в суматохе распоряжается Эмир, пристегивая на мне ремень безопасности.
В его голосе улавливаю помимо тревоги ещё и сильнейшую жажду крови. А меня саму злость охватила настолько, что я не узнаю себя. Её так много во мне накопилось, что мне становится тесно в своем теле. Злость буквально сочится из моих пор и сизым облаком нависает над Эмиром.
Я с силой хватаю его за грудки, притягиваю к себе и трясу в разные стороны, что есть мочи.
— Эмир, найди нашего сына! — обезумивши цежу я сквозь стиснутые зубы: — Делай что угодно, расшибись в лепешку, но без него не возвращайся! Ты должен... Нет! Ты просто
— Я верну Марка! Верну, клянусь тебе! И тогда я позволю тебе сделать с собой все, чего заслуживаю, — рычит он, чувствуя себя виноватым. Только себя и никого больше.
Вдалеке слышен вой сирен машин скорой помощи, полицейские мигалки окрашивают вечернее небо в устрашающий красно-синий цвет.
Эмир на взводе. Он понимает, если ему не удастся улизнуть до приезда полицейских, то поиски Марка могут затянуться на неопределенное время из-за допроса. На силы полиции рассчитывать бесполезно, потому что документально Марка, как и меня, попросту не существует.
Тем временем Эмир достает из заднего кармана клочок бумаги и протягивает мне его.
— Диана, ты должна мне помочь. Скажи, что здесь написано?
Я беру листок, вглядываюсь в надпись, написанную на родном языке и узнаваемым почерком.
Только не это...
Я сминаю в кулаке листок, перевожу затуманенный взгляд на Эмира и судорожно сглатываю.
— Эмир, это... Это был не Рифат, — остолбенев, выдавливаю я кое-как.
— Кто же тогда, если не он?