Карина выдохнула и вышла из кабинки, когда голоса совсем пропали в коридорном шуме.

Перед самой аудиторией ее перехватил Варданян и отвел в уголок, мечась взглядом. На искаженном лице все было написано: и отчаяние, и надежда, и стыд, и боль. Девушка, предвкушая тяжелый разговор, вздохнула и прислонилась поясницей к стене, подставив ладонь.

– Ну, ты по-любому в курсе, что между мной и Настеной? – спросил он торопливо.

Кофейный взгляд не фокусировался. Она кивнула.

– Давай, я хотя бы тебе все объясню, а ты сама решай, рассказывать ей или нет.

Они посмотрели друг на друга. Варданян – с опаской, будто не до конца решился, а Карина постаралась изобразить понимание, но получилось так себе, судя по тому, как парень поджал губы.

– Во-первых, я ее… – его глаза, наконец, остановились, брови двинулись к центру. – Она мне… очень нравится. Во-вторых, я не хотел ее обидеть. Но ситуация безвыходная.

Девушка уже знала об этом, но смотрела так, будто слушала впервые. Она не понимала, по секрету ли ей рассказал Зайкин, или только с Настеной не следовало делиться.

– Я не специально это сделал, просто… поддался слабости, – он шикнул и отвернулся. – В-третьих, мы все равно не можем встречаться, потому что я должен Сиран. Я ей обещал. Традиции нам не позволяют.

Оба почувствовали внимание сбоку – Настена с Игнатьевой шагали по коридору, замедляясь. Они не могли слышать разговор, но что-то подозревали, по крайней мере, задавались вопросами. Варданян сразу опустил взгляд.

– Семья меня не примет, если кратко, – продолжил он тихо.

Карина злилась, потому что ее собственная семья тоже не принимала, но она с этим жила. Ее никто даже не спрашивал, сразу отвергли.

– Не понимаю, почему из-за твоей семьи должна страдать моя подруга?

Парень усмехнулся и пожал плечами.

– Дело не только в моей семье. Сиран тоже заложница этого положения.

– И Настена теперь, – уколола Карина, глянув на идущих однокурсниц.

Он сжал кулаки.

– Знаю… Но если так, то Настена только моя боль. А если я выберу ее, это станет болью Сиран и всех наших многочисленных родственников. Родителей особенно.

– Что это за родители такие, если устаревшие традиции для них важнее счастья собственных детей?

Ухмылка разрезала застоявшееся между ними угнетение. Кофейный взгляд убежал в коридор к румяному лицу с грустными глазами, которые жаждали его внимания в ответ.