– Тогда зачем? Я уже заглянула в сундук. Там пусто.
– Не понимаю, о чем ты? Куда еще я не заглянула?
Глухо стуча каблуками по земляному полу, он прошел в угол потайной комнаты.
– Ты еще не смотрела вот здесь.
Я направила фонарик в угол комнаты. Пронзив силуэт Вильгельма, его луч высветил лишь кирпичную кладку и земляной пол.
– Здесь ничего нет, – нетерпеливо сказала я.
Я шагнула ближе и поводила лучом фонарика. И снова увидела лишь землю и кирпичи, блестящие сапоги Вильгельма и больше ничего.
– Здесь пусто, – повторила я, не без легкого раздражения.
– Вильгельм!
Я резко обернулась и посветила фонариком в пролом, из которого уже выползала моя мать. Краем глаза я увидела, как солдат прижал треуголку к груди и отвесил галантный поклон.
Мать встала рядом со мной.
– Ты спросила у него, почему он назвал себя пленником сердца? – Ее теплая рука нашла мою, и я поняла, что на ней нет перчаток. Мы обе как по команде повернулись к нему, и я впервые увидела его во плоти и крови – его пронзительные голубые глаза и бугристый розовый шрам на виске. Я даже рассмотрела заштопанную дыру на его рукаве и ямочку на подбородке.
Мать сжала мою руку и поняла, что она это тоже заметила.
Наши взгляды встретились, однако Вильгельм никуда не исчез. И, похоже, удивился этому не меньше, чем я. Затем он посмотрел на мою мать, и его взгляд смягчился. Давно пора.