— Понимаю, — покачивая меня в своих объятиях, проговорил Игнат. — Я также не могу осуждать свою мать, хотя прекрасно понимаю, какая она.

— Мне очень жаль, правда, — повторила я со слезами на глазах. — Мама искренне любит Костю. Твой отец для нее особенный человек.

— Я слышал.

— И она никогда не сделает ему плохо.

Какое-то время мы просто сидели вместе. Я знала, что Игнату тяжело далось это решение, ведь из-за мамы была поломана его гордость, и чувствовала благодарность и облегчение. Между нами больше не стояла тайна, что тяготила не только маму, но и меня. В отношениях мне хотелось полной искренности.

— Я буду молчать, обещаю, — сказал Игнат, прежде, чем покинуть мою комнату — Костя и мама вновь позвали нас на обед.

— Спасибо… Ты действительно хороший человек, — сказала я ему и нежно поцеловала. Я верила любимому человеку, как себе.

* * *

Улетать с островов мечты было нелегко — не хотелось покидать воистину райское место, омытое океаном. За эти дни я так привыкла к его дыханию, к теплому соленому воздуху, к яркому солнцу, что возвращение в зиму казалось мне чем-то ужасным. Время в раю течет слишком быстро, зато в аду оно замедляется.

Покинув виллу, я повернулась к океану, мысленно прощаясь с ним, и, видимо, лицо у меня было таким печальным, что ко мне подошел Костя и сказал:

— Мы еще вернемся, Яра. На месяц, а лучше на три. Летом.

— Правда? — несмело улыбнулась я.

— Обещаю.

И я поверила ему.

Обратный перелет выдался тяжелым — океан будто не отпускал меня. Сначала выяснилось, что мама забыла сумочку, и пришлось возвращаться, потом что-то случилось с нашим гидросамолетом, и пришлось ждать другой, и отчим нервничал, что из-за этого мы можем не успеть на наш самолет, а затем в аэропорту Мале объявили о задержке нашего рейса, и пришлось ждать четыре часа. Костя злился, так как ему нужно было вернуться к переговорам, мама успокаивала его, Игнат засыпал на ходу, а я с каким-то непонятным для себя отчаянием думала об океане. Прощаться с ним было сложно. Почему-то мне казалось, что больше я никогда его не увижу, и от этого на душе саднило.

Перелет до Москвы был бессонным и нервным — мы несколько раз попали в зону турбулентности, и самолет трясло так, что в какой-то момент мне стало страшно. Вдруг упадем? Я неосознанно схватила Игната за руку, и он, забыв, где мы находимся, сжал ее, а потом по привычке поцеловал. В это время к нам обернулась мама и увидела это. Но ничего не сказала. Кажется, она понимала, что между нами происходит, но не хотела смущать меня.

В сияющей новогодними огнями Москве также пришлось ждать несколько часов — из-за разгоравшейся непогоды вылеты временно прекратились. В общем, когда к ночи мы оказались дома, ужасно вымотались, и после перелетов и ожидания казалось, что мы не отдыхали всю эту неделю, а разгружали вагоны. Вместо тепла нас ждал холод, пробирающий до костей, вместо океана — горы снега, а вместо прекрасного заката — сумрачное свинцовое небо. Но благодаря словам Игната настроение у меня все равно было прекрасным. И я настраивалась на то, чтобы признаться. Маме и Косте в наших отношениях, а Игнату — в любви. И засыпала я с мыслью, что никто больше не может запретить мне любить. Даже я сама.