На меня не смотрит. Я невидимка...

- Простите, я сейчас все уберу, - бормочу я.  

У меня дрожат руки. Я вытираю стол салфетками, поднимаю опрокинувшийся стакан, но он выскальзывает из моих неловких ладоней, падает на пол и с грохотом разлетается на осколки. 

- Блин! - вырывается у меня. 

- И где только набрали таких ущербных...

Я приседаю, пытаюсь собрать осколки руками, вижу, что мне на выручку торопится  Вика с совком, веником и тряпкой. Мы быстро убираем все в четыре руки. 

Я очень надеюсь, что Кир уйдет. Ну вот зачем ему тут стоять? Зачем смотреть, как несчастные официантки возятся с осколками? Он же не знает, что это я…  

Но он не уходит. 

Я вижу его дорогие брендовые ботинки из мягкой кожи. А когда-то он носил самые дешевые кроссовки, терялся перед официантами и панически боялся, что ему не хватит денег заплатить по счету... 

Вика уносит осколки. Я поворачиваюсь к Киру спиной и продолжаю вытирать стол. Закончив, пытаюсь убежать, так и не повернувшись лицом. 

- Извиниться не хочешь? - слышу его голос. 

Он звучит не так, как раньше. В нем появились жесткие стальные нотки и уверенность человека, привыкшего к подчинению.  

- Извините, - бормочу я, не поднимая глаз. 

- Эй, на меня посмотри! 

Он дергает меня за руку. Я невольно разворачиваюсь к нему лицом. Мы встречаемся взглядами. 

Я впервые вижу его вблизи. 

А он изменился. Повзрослел, возмужал. Приобрел едва уловимый лоск, свойственный лишь тем, у кого на счетах имеются солидные суммы… И в то же время передо мной тот самый Кир - волевой подбородок с легкой щетиной, глубокие карие глаза, насупленные брови и очень рано появившаяся вертикальная морщина на лбу. 

И от того, что я так хорошо помню эту морщинку, помню, как гладила ее и целовала, сердце щемит острой болью. 

- Яна! - выдыхает он. 

- Здравствуй, Кирилл. Прости, мне надо идти.