Кулаки зудят. Так сильно тянет ему промеж глаз врезать. Но нельзя. Сдохнет же. Если приложу, как действительно хочу, он больше на ноги не встанет.

- Ира, Ира, - заряжает подонок. – Ириша, пожалуйста. Ир…

Она мимо смотрит. А я дальше иду. Вывожу гада на хрен из этой квартиры.

Дверь притворяю.

- Хочешь драться? – спрашивает этот чудила. – Хорошо, будь по-твоему. Я готов. Но давай сперва на улицу выйдем. Там и разберемся, порешаем вопрос по-мужски.

Ухмыляюсь.

- Беги, - фору даю.

- В смысле? – не выкупает суть.

- Я детей не бью.

- Но тогда, - сглатывает, крадется вниз по ступенькам. – В клубе. Ты же меня вырубил. Ты мне врезал. Это как назвать? Не понимаю. А, стоп, понятно. Ты боишься выступать без группы поддержки?

Смеется. Тупой по ходу. Хрен разберет. Может, бессмертным себя считает? Думает, Ира на его вопли прибежит и сопли кровавые подотрет?

- Я тебя спать уложил, - отвечаю. – А сейчас шанс даю башку сохранить. Вали отсюда и не возвращайся. Чтоб я твою рожу здесь больше не видел.

- Ясно, - кивает, суетливо двигает дальше, семенит, не оглядываясь назад. – Не уверен в победе, вот и выделываешься. Ну ладно, я спорить не стану. Без свидетелей и правда не буду на бой нарываться. Захочешь выяснить по-честному – давай, только свистни.

Я резко подаюсь вперед. Просто двигаюсь. Даже шаг не делаю. Корпус задействую. Без особого напряга.

Гаденыш мигом с места срывается. Мчит, земли под собой не ощущает. Ему стоит быть осторожнее, еще навернется да шею сломает.

Оборачиваюсь. На закрытую дверь смотрю. Знаю, мог бы вернуться. Хотел бы. До одури желал и жаждал этого: ворваться туда, вломиться в нежное белое тело и драть до потери сознания, до полного беспамятства.

Нельзя. Дурацкое слово.

Но я должен ей время дать. Она же не шлюха, не шалава какая-нибудь, чтобы силой ее нагибать. Она моя женщина. Пусть привыкает к этой мысли. Пусть поскучает, потомится. Пусть сама вернуть все захочет. Тут давить не стоит. Не сейчас, точно не сегодня.

+++