Михаил всерьёз был встревожен состоянием друга. Энергичные жесты руками только подтверждали это.

— Ну… — замялся Герман. — Я прихожу…

— Ага, — кивнул Михаил и выжидающе уставился на друга.

Чуть приподняв плечи, Герман сделал вид, что ничего, собственно, страшного-то не происходит. Так сказать, попытался смягчить свои последующие слова:

— Ну прихожу часов в… — заметив, как пристально следит Михаил, Герману стало не по себе. Он решил сдвинуться ближе к реальности, — в… часа два ночи.

— Два часа?! — Михаил был готов схватиться за голову, но удержался, ограничившись одним только недовольным взмахом рук. — Бедная девочка, — он откинулся обратно на спинку, — не мудрено, что она так недовольна. Я бы на твоём месте всерьёз задумался о совести. Есть ли она у тебя вообще? Тебе должно быть стыдно! Ты ведь даже на выходных здесь!

Михаил пригрозил Герману пальцем. Благо, теперь он мог сделать это без последствий, ведь их отношения с Вероникой, в какой бы трудной стадии они сейчас не находились, всё равно изменили Германа в лучшую сторону. Хотя, — подумал зам, — возможно всё дело и в том, что Герман уже так устал, что у него нет сил на ругательства. Он даже никого не уволил за эти два месяца. Такое поведение просто не могло не вызвать волнений в офисе. Ходили слухи, что некоторые работники и вовсе подумывали уволиться сами, так как их не устраивала гнетущая неизвестность.

Герману тоже не нравилось всё, что происходило с ним. Но он старался держать это в себе. И при этом надеялся, что Вероника должна его понять. Но почему-то, каждый раз, когда им удавалось увидеться, Вероника только и твердила о лишениях, которые приняла ради него.

— Я отложила учёбу! — кричала она в последний раз, когда они виделись за завтраком. Кажется, это было два… нет… четыре дня назад. — Отложила, чтобы помочь тебе. Чтобы спасти твою кампанию! Отложила, потому что мне не всё равно на тебя! А что ты?! Что ты сделал взамен? Променял меня на офис?!

Поднявшись из-за стола с тарелкой недоеденного завтрака, она посмотрела на него так, что в какой-то момент его сердце и вовсе готово было сжаться до размеров горошины — столь пугающим оказался её взгляд, что даже самому Герману — тому самому тирану Герману, — сделалось не по себе.

Она недовольно помотала головой, а затем добила его своим финальным высказыванием:

— Наверное, если бы я осталась жить в офисе в роли твоей секретарши, всем было бы лучше.

Только после этого колкого удара прямо в сердце, она развернулась и подошла к мусорке, вывалив туда весь праздничный завтрак, к которому почти и не притронулась.