– Откуда ты знаешь? – вырывается чисто из интереса. – Когда я болела, со мной только мама была.

Эмин легко улыбается, убирает ладонь с моего лба. Тянется к тумбочке, где лежит пакет из аптеки. Открывает первую коробочку и ломает таблетку пополам.

– Твоя мама говорила.

Вот как…

И он запомнил?

Это ведь неважно. И могло легко вылететь из головы. Но он помнит.

Странные ощущения…

Приятные…

– Тебе?

– Чему ты удивляешься? – его брови летят вверх. – Мы были партнёрами и хорошо дружили.

– Ты хотел сказать, что любил её?

– Яра, – совершенно спокойно, без агрессии произносит, полоснув острым взглядом по моей щеке. – Твою мать я не любил. И не люблю. Вопрос закрыт, свои умозаключения оставь при себе. Я слушать их не намерен. Но я много знаю о тебе, о Лиде, о Максе. Твой отец мне тоже многое рассказывал. Но я же не гей.

Морщу носик.

– Нет.

Не знаю, из-за чего, но, скорее всего, из-за болезни эту информацию воспринимаю… положительно. Верю ли я ему до конца? Не знаю…

– И почему сейчас этой боли нет? – задаю глупый вопрос.

– У тебя аллергия на некоторые препараты. В основном на жаропонижающие.

Ого, так я ещё и не врала, когда говорила об этом врачу.

– Поэтому я и позвал своего друга. А то бы уже ехала в скорой. Самолечение – херня полная.

– Я припомню тебе эти слова, когда ты заболеешь, – шучу, прекрасно зная, что мужики лучше в могилу сразу лягут, чем обратятся к доктору.