Именно в этот момент Бэррон впервые смотрит на меня с тех пор, как зашел в дом. Я оцениваю его реакцию. Жду. Стою в пяти футах от него возле холодильника, где он впервые поцеловал меня. Он сжимает челюсть и прищуривает глаза. Подходит ко мне ближе, наше дыхание смешивается.

— Тебе лучше быть здесь, когда я вернусь. Ты должна многое мне объяснить. — Его голос — едва слышное шипение, но предупреждающие нотки явно есть.

Сглатываю. В буквальном смысле слова. Я пытаюсь ответить ему и чуть не давлюсь собственной слюной. Снова не могу дышать. Слова вылетели из головы. Как так? Что я собиралась сказать? Что я позволила ему думать, что случайно появилась в его жизни?

Эта часть не была ложью. Я не знала, где он живет в Амарилло.

Это была судьба, правда?

Открываю рот, чтобы ответить, но снова закрываю, когда Бэррон поднимает брови в безмолвном предупреждении — «заткнись, черт возьми».

Наблюдаю, как он уходит с девочками, и готовлюсь к тому, что это последний раз, когда я их вижу. Что, если так и будет? Бэррон позволит мне попрощаться с ними? Мой сердце падает в пятки, и я ненавижу это чувство. Мне даже не нравится кататься на американских горках, так что у нас с этим чувством взаимная нелюбовь. Хочу убежать, спрятаться от Бэррона, но не могу. Сама виновата. Я должна встретиться с ним лицом к лицу и все объяснить.

Какого черта я решила, что остаться здесь хорошая идея? О, точно. Потому что я боялась. В Индии, в штате Карнатака, новорожденных выбрасывают из окна, высотой тридцать фунтов, на самодельное одеяло, чтобы принести ребенку здоровье и удачу. Не делайте так, не считайте этот ритуал хорошей идеей.

Скрывать от Бэррона правду три недели на самом деле было плохой идеей.

Я идиотка. Долбанная глупая идиотка, и меня надо выкинуть в окно.

Осознание пронзает меня, как пуля сердце. Вот тут я и разрыдалась. Знаю, что не имею права жалеть себя за свои поступки, но это точно не заглушает боль.

Двадцать минут спустя слышу, как грузовик заезжает на подъездную дорожку. Я нервно хожу по кухне, пока Бэррон не заходит в дом. Он закрывает дверь и бросает ключи на стол. Я готовлюсь услышать слова, которых заслуживаю, и которые причинят мне боль. Но Бэррон молчит. Не злится. Не кричит. Нет никакой… реакции вообще.

Он делает медленный, ровный вдох.

— Ты осталась. Хм. Я был уверен, что ты уедешь.

— Как я уеду? Автостопом на лошади? — саркастически отмечаю я, потому что нервничаю, а когда я нервничаю, становлюсь немного язвой.

Бэррон ничего не говорит. Ни одного чертового слова, только пристально смотрит, и да, этого достаточно, чтобы у меня похолодела кровь. И я умоляла его трахнуть меня на столе. Твою мать. Почему его взгляд такой чертовски горячий? Привяжи меня к своей кровати. Держи в заложницах. Вымести на мне свой гнев.