— Радио! Вздор… Я не брошу мою скотину ради песенки этого психа!

Но мысль эта так и эдак вертелась в ее голове. Она поговорила об этом с почтальоном, и тот ей сказал:

— Надо туда сходить, это важно. Рене вас отвезет, вы быстро доедете.

Цезарина еще поворчала, тем не менее в четверг она пришла к Луизоне на целый час раньше, бормоча:

— С этими переводами часов я все путаю. Разбазаривать время на глупости, да где это видано?

Луизона не дала себя провести и тут же стала крутить ручки своего приемника, чтобы успеть найти нужную волну и настроиться на нее как можно лучше. Старательно напуская на себя чуть насмешливый вид, старуха притворялась, что наблюдает за детьми, играющими на лужайке неподалеку.

— Знаешь, твои дети растут прямо на глазах. Малышка глазастенькая и за словом в карман не полезет. Да и у твоей невестки дочка не хуже. Обе прямо лопаются от здоровья. Когда я думаю, что находятся дураки, которые уезжают в города!..

Час настал. По мере его приближения старую женщину охватывало возбуждение. Она ходила от окна к столу, на котором стоял приемник. Она не осмеливалась спросить: «Ты уверена, что там все правильно?»

Она напрягала слух. Так как радио ей доводилось слушать, только бывая у Луизоны или у других жителей деревни, то с непривычки ей трудно было все понять. Когда Леон жил дома, у него был приемник, но он никогда не выносил его из своей комнаты. Его мать не стерпела бы подобный шум у себя на кухне.

Когда диктор объявил, что Боби, новое имя в песне, сейчас исполнит одно из своих произведений, ни Луизона, ни Цезарина не подумали о Леоне. Прозвучало несколько аккордов гитары, затем чей-то неузнаваемый голос принялся поминать Ризу, сосны, снег, свежесть воды. После первого куплета Луизона воскликнула:

— Это он! Конечно, это он… Ризу и все остальное, вы слышите?

— Парень же сказал: Боби…

В это время Рене влетел как ураган. Он сиял:

— Вы слышите… слушайте… это он…

Все замолкли. Даже дети, которые вслед за отцом взбежали по лестнице.

Песня кончилась, и Рене объяснил:

— Я услышал в машине, по пути…

— Но, черт возьми, — недоверчиво проворчала Цезарина, — Боби… Боби…

— Ну да, — сказал Рене, — Бобийо — это несовременно. Чтобы петь, он должен был сменить имя.

Цезарина задумалась на некоторое время, потом, нахмурив брови, проворчала: