– «Отважный Джеймс» вышел из Лита двадцать седьмого марта. Мы быстро пересекли Северное море, прошли Ла-Маншем и вышли в Атлантику. Следующую пару недель мы шли под парусами на запад и северо-запад при ясном небе, свежем ветре и лишь небольшом волнении. Потом внезапно, непонятно откуда, налетел шторм. Мне пришлось видеть в жизни немало штормов, но никогда ничего подобного этому! Каким-то образом – одному Богу известно как – нам еще удавалось удерживать судно на курсе, но тут океан обрушил на нас волну цвета зеленого льда величиной с небольшую гору. Мне повезло схватиться за какой-то трос, который был обмотан вокруг мачты, но половину палубной команды смыло за борт.

Когда шторм наконец утих, мы обнаружили, что нас отбросило далеко от курса, хотя несколько дней мы не могли понять насколько. Судно, или то, что от него осталось, было жестоко потрепано штормом. Мы вполне могли погибнуть, если бы нас не взял на буксир встречный испанский корабль.

Поначалу они приняли нас за англичан и хотели разделаться с нами как с еретиками. По счастью, мой испанский язык – чисто кастильский. Пусть это послужит тебе уроком, Джейми: если будешь поддерживать на должном уровне знание языков, то всегда сможешь выкрутиться в подобной ситуации!

После этого нравоучительного заключения Патрик помолчал, затем продолжил:

– Я объяснил Веласкесу, капитану спасшего нас судна, что мы не англичане, а шотландцы, и не протестанты, а католики. Я даже вроде бы упомянул дядю Чарлза, аббата, и моего дядюшку Френсиса, который служит секретарем у самого папы римского. Это произвело на него впечатление, а когда увидел наши медальоны, то поверил до конца.

– Но где ты был столько времени, отец?

– Шторм отогнал нас далеко на юг, на самый конец материка, к месту, которое испанцы называют «Флорида». Нас доставили в маленький городок Сан-Августин и несколько месяцев продержали там.

Много позже я узнал, что испанцы быстро выяснили, кто я такой, от своего посла в Эдинбурге. Кузен Джейми, однако, вместе с ответом посла направил письмо губернатору Сан-Августина, в котором попросил, не причиняя мне вреда, не отпускать на родину как можно дольше. Я полагаю, он надеялся за это время так тесно привязать к себе Катриону, что после моего возвращения мы были бы вынуждены смириться с его волей. Маленький ублюдок!

Патрик Лесли вздохнул.

– Хоть формально мы и были пленниками, обращались с нами по-королевски. Мне был предоставлен хоть и небольшой, но собственный дом, да и те немногие матросы из команды, которые выжили в шторм, были пусть и скромно, но неплохо устроены. Со временем наши тюремщики осознали, что мне непросто оставаться на одном месте, и мне было позволено выезжать верхом за пределы города – разумеется, под охраной.