Квартира, честно говоря, изрядно удручала: потолок испещрён сеткой трещин, дешёвые обои пестрели грязными пятнами, узорчатый линолеум затёрт до дыр. Главное украшение единственной комнаты — допотопный полированный сервант. И на кухне картина не лучше: монотонно капающий кран, загаженная и местами сколотая кафельная плитка, наверное, тридцатилетней давности, раковина с бурыми подтёками, под ней — гнездовье тараканов. И запах! Тошнотворный запах грязи и замшелости.

В общем, не фонтан, но за такие деньги — где лучше? Да и постепенно я всё отмыла-отчистила-подкрасила, переклеила обои, купила с рук шикарный торшер, и стало уже не так неприглядно. Вот только до института и до работы далеко ездить.

— Думай, думай, Эмилия, ищи подход, — наставляла Роза Яковлевна. — Нам бы не хотелось отправлять тебя в академ. С остальными-то предметами у тебя всё благополучно.

Как будто мне хотелось терять год! И как будто это зависело от меня! Этот всеми уважаемый и очень авторитетный профессор Каплунов, преподаватель теоретической лингвистики, похоже, намеренно доводит меня до нервного срыва — не желает ставить экзамен, и хоть ты убейся. Завалил меня на зимней сессии и до сих пор продолжает изводить. Длится эта эпопея с декабря и конца-края ей не видно. Старик почти каждую неделю приглашает меня на пересдачу, я являюсь к назначенному часу на кафедру, жду, когда он сподобится принять и… собственно, напрасно жду — всякий раз Каплунов топит меня, причём явно специально, и отправляет прочь, «подучить получше». А я его лекции уже наизусть по конспектам вызубрила. Ада Гришина, моя одногруппница — единственная, кто сдал у него экзамен на «отлично» — не знает и половины того, что уже выучила я. И тем не менее он не ставит мне даже тройку.

— Вы, Майер, пропустили одиннадцать моих лекций, — предъявил мне на экзамене Каплунов.

Так оно и было. Это всё злосчастные вторники. По вторникам лекцию по теории лингвистики ставили последней, четвёртой, парой, и там уж приходилось выбирать: то ли опаздывать на смену, то ли уходить с пары. На работе за опоздание штрафовали либо вообще увольняли — под настроение хозяина, поэтому пропуски казались меньшим злом. К тому же я добросовестно переписала конспекты всех пропущенных лекций у Ады Гришиной.

— Что вы мне суёте свою тетрадку, — сердился тогда Каплунов, поджимая тонкие губы. — Или вы считаете, что переписать у одногруппницы конспект — это то же самое, что и посетить мою лекцию?

— Но тут ведь то, что вы говорили на лекциях. И я не просто переписала, я всё это выучила. Я всё знаю.