— Это значит, что пока я буду жить надеждой, что однажды МС и весь мир признают наш союз, я устану ждать. Три месяца не видеть твоего лица так близко — это слишком долго, Эльз.

— Так, хорошо, я тоже соскучилась по твоему лицу, — сказала она. — Но что всё это значит?

Наши ладони сплелись.

— Это означает, что я здесь. Мы будем продолжать давить на МС и парламенты наших стран, если всё будет к этому идти, но чем бы это ни закончилось, я буду здесь. Сейчас ты нужна Ваттенголдии. Так позволь мне стать твоей опорой в эти кризисные времена.

Я еле расслышал её слова:

— Ты отрекаешься от наследования?

— Официально? — спросил я. Она кивнула, поэтому я уточнил. — Формально я не отрёкся. Неофициально? — я улыбнулся. — Мы долго и много общались с Лукасом, обсуждая вариант, при котором МС не позволит нам обоим сохранить наши титулы. И он согласился занять моё место, если и когда это потребуется.

— Я не могу позволить тебе сделать это, — она сглотнула. — Ты Наследный Великий Герцог. Ты нужен Эйболенду, особенно после правления Волчицы.

Приятно было слышать это от неё. Ведь она знала про двуличность моей матери. Но намного важнее было то, что она верила в меня. — Эйболенд не переживает кризис. В отличие от Ваттенголдии. И я не хочу дожидаться лучших времён, чтобы принимать решение. Я люблю тебя, Эльз. Я хочу быть с тобой. И я надеюсь, что ты тоже хочешь быть со мной.

— Ты что, спятил? — спросила она. Но к ней снова вернулась её великолепная улыбка. — Конечно же, я хочу быть с тобой.

— Тогда всё решено. Я здесь. И это может стать своевременным отвлечением внимания публики. Ты и я — несчастные влюблённые. Твои родители хотели сказку, так? На публику? Кроме того, я богат, помнишь? Очень, очень богат! И у меня есть те банковские счета, к которым у Великой Княгини нет доступа, с кучей денег, никак не связанных с короной.

Ее бровь снова изогнулась.

— Ты даже не знаешь, хочу ли я, чтобы ты остался.

О, да! Как я люблю, когда она дерзит!

— Я надеялся, что от моей «слишкомости» при встрече ты совсем потеряешь голову.

Она ахнула в притворном возмущении.

— Хорошо, если ты хочешь, чтобы я уехал… — я махнул рукой в сторону двери и сделал шаг назад.

Она снова притянула меня к себе.

— Ох уж эта проклятая «слишкомость», — пробормотала она, — и ещё, смогу ли я когда-нибудь загладить это?

— Ты о том, что считаешь меня обладателем какой-то мистической «слишкомости»?