— Это ты прости, Миш, неудачная шутка. И чем мы будем заниматься? — задала я вопрос, чтобы прервать возникшую неловкую паузу.
«Давай в машине целоваться», — решила поиграть в поэтессу развратница. Но вслух, слава богу, я это пожелание не высказала, хватило ума промолчать.
— Найдем чем, Танюш… О, придумал, поедем на лошадях кататься.
И чем мы будем заниматься? Давай на лошадях кататься. Тоже складно получается. Танкист, оказывается, немножечко поэт. Хотя развратнице во мне, конечно же, больше нравилось первое, так и не высказанное мной предложение.
— Боюсь, не получится, уже почти зима, после шести темно. Вряд ли конюшни работают так поздно, и к ним пока доберешься. Кроме того, я никогда не садилась на лошадь, поэтому из-за страха свернуть себе шею соглашусь только на карету.
— Нда… Кони отпадают. А карета будет тебе, правда, в виде синего Форда Фокуса. Подойдет?
— Вполне, — смеялась я в трубку мобильного телефона.
— Тогда пойдем в бильярд играть, надеюсь, ты не умеешь…
— Хочешь выступить в роли учителя, и во время уроков… ну, скажем, пообнимать меня хорошенько.
— С тобой не интересно Таня, ты все знаешь наперед.
— Что совсем не интересно? — с преувеличенным трагизмом в голосе спросила я.
— Очень интересно.
Засмеялась его противоречивости.
— Тогда открою тебе секрет, я никогда не играла в бильярд.
* * *
— Жоржи, мне срочно нужно с тобой поговорить!
— В чем проблема, красотка?
— Пойдем подальше отойдем… Не хочу, чтобы кто-то ненароком услышал наш разговор.
— Ну пойдем, — лениво протянул Жоржик.
Впрочем, он догадывался, о чем поведет речь его красивая проблядушка-блондинка, скорее всего, снова начнет просить подарочки. Но Вазген сказал не давать ей без денег, пусть мужа раскручивает, а то типа богатая ципа, а сама норовит все на халяву получить. Хотя если Юля очень долго и проникновенно будет просить, да стоя на коленках, то, возможно, он сжалится. Заставит ее отсосать у себя в туалете… Нет, пожалуй, лучше наклонит над унитазом в позе «зю» и, хватаясь за ее теперь уже отчетливо видный живот, вставит в задницу. Красавица-блондиночка будет приглушенно стонать и течь, как последняя сука, ей ведь нравится, когда ее грязно дерут. Хотя она и пытается выкаблучиваться, но потом сама загорается, готовая дать куда угодно, лишь бы снова чувствовать себя последней сукой, которая плевать хотела на нормы морали. От этих мыслей Игорь Карнаухов возбудился.