– Не волнуйтесь, с ней всё хорошо. Вчера перевели в палату интенсивной терапии. И ещё она пришла в себя, – улыбнулась медик и подсказала, куда идти.

– Спасибо! – я на радостях чмокнул сестричку в щеку и помчался в указанную палату. Ворвался туда и… замер на пороге. Максим смотрела на меня и улыбалась. Господи! Максим!!! Я бросился к ней и, ничего не говоря, расплакался. Стал целовать родные лицо, руки, роняя слёзы ей на бледную кожу, тут же вытирая их. А они опять и снова – кап-кап-кап.

– Не плачь, – послышался слабый голос Максим. – Что ты, Сашка, причитаешь, как старикан над бабкой-покойницей. У меня же свечка с руках не торчит пока.

Она уже ёрничает надо мной! Значит, идет на поправку. Я спешно утёр слезы с себя и с любимой. Вот как в такой чувственный момент она сама не расплакалась? Удивительно! Сила воли у этой девушки железная, что и говорить. Не то что у меня. Я по сравнению с ней – слабак. Приставил стул к койке, взял её слабую ладонь обеими руками, прижал к губам. Пальцы Максим чуть сжались.

– Я так сильно люблю тебя, Максим! – прошептал я.

– И я тебя люблю, Саша, – ответила она.

– Готова выслушать длинный рассказ о том, что ты пропустила?

– Конечно, – улыбнулась мажорка.

– Ну, так слушай.

Я в течение в общей сложности двух часов рассказывал обо всём, что произошло. С перерывами, конечно. Максим ведь был слишком слабой, чтобы столько времени меня выслушивать. Да ещё процедуры мешали постоянно. Ей то капельницу ставили, то лекарства давали, то что-то там проверяли-измеряли, повязку меняли. Потом сказали, что ей надо поесть, затем – отдохнуть и тому подлобное. Растянулся мой рассказ на два дня, во время которых я уходил и возвращался. Причем старался ходить побольше пешком, ощущая себя свободным человеком, который не боится больше, что в него выстрелят исподтишка.

Максим слушала, иногда задавая уточняющие вопросы. Когда узнала, что это мачеха организовала покушение на Альберта Романовича, сильно удивилась. Даже, наверное, больше, чем я, поскольку мне-то Светлана Николаевна чужой человек, а мажорке заменила погибшую мать. Так же тяжело восприняла Максим новость о том, из-за чего мачеха вышла на тропу войны – это когда я рассказал о найденной в старом бунгало записке мамы Максим, Лидии. Когда говорил, у Максим беззвучно текли слёзы. Так сильно она любит её, причем дочернее чувство с годами не выветрилось.

Наконец, мой рассказ подошел к концу.

– Теперь осталось главное – найти жертв секс-клуба «М.И.Р.», которых мы обнаружили с помощью твоего отчима…

– Бывшего отчима, – заметила Максим. – Не желаю больше иметь к нему никакого отношения. И давай впредь будем его только по имени и отчеству звать, как чужого.