Понимает же ведьма, что охрененно выглядит. Но все равно каждый раз задает этот вопрос. Только мне. Будто могу не заметить, какая она красивая. Акценты проставляет. Я давно раскусил, не дурак же.
– Как Маринка Чарушина, – выдыхаю тихо.
Бросает нас обоих на много-много лет назад – по глазам вижу. Калейдоскопом летит.
– Какая еще Чарушина? Мне тридцать три, Данечка. Я вечность как Шатохина.
– Да, но ничего не поменялось.
– Честно? – приникая к свободному боку, заглядывает в глубины моей души. – Помнишь, как у нас все начиналось?
– Вот прям в подробностях, Марин. Тот двадцатидвухлетний я с радостью бы оприходовал эту тридцатитрехлетнюю тебя.
Чаруша довольно хохочет и трется носом о мой подбородок, одним лишь своим запахом провоцируя у меня эрекцию. Я уже прикидываю, что можно Мота «прикачать» на полноценный сон и задержаться, когда в спальне, будто из неоткуда, появляется наша самая младшая кобра.
– Что значит «оприходовал»?
Марина, ныряя под мой подбородок глубже, то ли смеется, то ли кашляет… А мне приходится выкручиваться.
– Смотри, малыш, – выдаю серьезным тоном. – Когда ты кого-то очень сильно любишь и хочешь стать с ним одним целым, появляется такое желание. Но это грубое слово и…
– Я хочу приходовать Стефана! Я его люблю!
Нет, блядь… Вашу мать…
Передаю красной от сдавленного хохота Маринке сына и опускаюсь перед дочкой на корточки.
– Нет, Дайана, Стефан – собака. То, что я имел в виду, не касается животных. Я говорю только про людей. Про мужчину и женщину, – разжевывая это, стараюсь звучать спокойно и уверенно. За годы понял, что при такой подаче дети воспринимают информацию лучше всего. Никакого стыда, никаких нервов и уж, конечно, никакого ора быть не должно. – Это сложное действие только для взрослых. Детям так говорить не стоит, ладно?
– А когда я вырасту, тогда можно будет?
– После восемнадцати, при уместной ситуации, с достойным человеком – на здоровье.
– Договорились.
Даяна убегает. А Маринка прижимается ко мне, чтобы остановить это мгновение – чувствую.
– Ты – Бог, – шепчет, целуя в шею.