— Вчера я написала новую песню.

— Серьезно?

— Угу.

Я повернула голову на подушке и посмотрела на него. Было ли когда-нибудь время, когда этот мужчина не казался мне красивым? Я протянула руку и провела кончиками пальцев по его подбородку.

Киллиан с любопытством покосился на меня.

— Могу я услышать?

— Да.

Я привстала и соскользнула с кровати. Ненадолго исчезла в ванной, чтобы привести себя в порядок, а затем, покачивая бедрами, неторопливо направилась в гостиную.

— Ты собираешься петь голышом? — крикнул мне вслед Киллиан, затем послышался шелест постельного белья.

В квартире было тепло, и никто не мог видеть нас здесь, наверху, так что я не видела смысла надевать одежду, когда мне не терпелось спеть свою песню. Отчасти это было нервное беспокойство. Я хотела сделать это до того, как потеряю храбрость.

Я села на стул, закинула ногу на ногу и положила гитару на колено. Киллиан вышел из спальни в одних боксерах. Увидев меня, он прислонился к стене и скрестил лодыжки. Хотя его поза была расслабленной, выражение лица было тревожным, прожигающим и наполненным эмоциями.

— Этот твой образ будет отпечатан в моем мозгу до самой моей смерти, — сказал он хриплым голосом.

Я мягко улыбнулась, в груди все наполнилось любовью.

— Правда?

Киллиан кивнул с серьезным выражением лица.

— Правда.

Не в первый раз я чуть не выпалила, что люблю его. Потом я поняла, что это не имеет значения, потому что песня, которую спою, была в значительной степени любовным посланием.

Я набрала вступительные аккорды, полился легкий бодрый звук. В моем представлении это должна быть мелодия, к припеву переходящая в крещендо, что во внестудийном пространстве невозможно было добиться такого эффекта. Но в данный момент это не имело значения.

Все, что имело значение — петь для Киллиана.